Иэн Бэнкс - Смотри в лицо ветру

Ну да, разумеется: с этой ночи, если не раньше, он лишился утренних и вечерних часов приватности.

– Гюйлер?

– Я здесь. Тебе раньше снились такие сны?

– Тебе снилось то же самое?

– Я непрерывно слежу, чтобы ты ни намеком не дал им понять, что произойдет сегодня вечером. Я не вторгаюсь в твои сны. Но мне приходится отслеживать твои физиологические показатели, и я знаю, что тебе снился весьма возбуждающий сон, который внезапно обернулся жутким кошмаром. Не хочешь о нем поговорить?

Квилан, не отвечая, выключил свет и растянулся на помосте.

– Нет, – наконец произнес он.

Он осознал, что говорит вслух, а не мысленно, и тут же понял, что не может произнести следующее слово. Он хотел снова сказать «нет», но с его губ не сорвалось ни звука.

Оказалось, что он не в состоянии шевельнуться. При мысли о параличе и полном подчинении чужой воле его снова охватил ужас…

– Прости. Ты говорил вслух, а не мыслеречью. Ну все, возвращаю тебе управление.

Квилан шевельнулся и кашлянул, проверяя, слушается ли его тело.

– Я собирался сказать: нет, не хочу. Обсуждать это без надобности.

– Точно знаешь? За все время, что мы вместе, ты никогда так не волновался.

– Говорю же, все в порядке.

– Ладно, как скажешь.

– И вообще, это не имеет никакого значения. Особенно ввиду того, что случится сегодня вечером. Все, дай мне поспать. Потом поговорим.

– Как скажешь. Добрых тебе снов.

– Это вряд ли.

Он растянулся на кровати и стал смотреть, как колючие снежные вихри в беззвучной ярости налетают на прозрачный купол, что выглядело в равной мере комично и устрашающе. Ему стало любопытно, как воспринимает это зрелище разум другого, кто сейчас глядит на снег его глазами.

Он знал, что не уснет. Сон не шел.

Чуть больше десятка цивилизаций, впоследствии образовавших Культуру, переживая эпохи дефицита, вкладывали значительные средства в то, чтобы виртуальная реальность стала ощутимо реальной и как можно менее виртуальной. С возникновением Культуры, когда обычные деньги из стабилизирующей движущей силы превратились в тормоз развития и пережиток примитивной древности, было затрачено немало сил и времени – как биологического, так и машинного – на совершенствование различных методик, позволяющих убедить человеческие системы сенсорного восприятия в полной реальности иллюзий.

В существенной мере благодаря этим предварительным усилиям означенные виртуальные окружения, доступные гражданам Культуры, постепенно достигли такого уровня точности и достоверности, что с тех пор считалось необходимым – особенно в самом интенсивном режиме манипуляции искусственным окружением – с помощью особых синтетических сигналов напоминать субъекту, что он ощущает не реальность, но ее иллюзию.

И даже в тех режимах, где сращивание с иллюзией было менее совершенным, стандартные виртуальные переживания оставались настолько непосредственными и правдоподобными, что почти все люди, за немногочисленными исключениями наиболее последовательных приверженцев материальной формы существования, напрочь теряли способность разграничивать аутентичный и неаутентичный сенсорный опыт, и это повсеместно распространенное отношение являлось наивысшей степенью признания заслуг, упорства, сообразительности, фантазии и решимости индивидов и организаций прежних эпох, чьими стараниями в Культуре теперь любой мог испытать что угодно в любое время, в любом месте и совершенно бесплатно, ни на миг не задумываясь о том, что все это выдумки.

Вполне естественно, что в этих обстоятельствах – для большинства спорадически, для некоторых почти постоянно – единственной универсальной ценностью считалась возможность лично увидеть, услышать, унюхать, попробовать на вкус и вообще так или иначе ощутить нечто абсолютно и определенно реальное, без малейшей примеси жалких виртуальных поделок.

Аватар фыркнул:

– Они это на полном серьезе.

Кабе отметил, что смех аватара прозвучал на удивление искренне. От машины такого не ждешь, даже от человеческого ее подобия.

– Что именно? – уточнил он.

– Изобретают деньги, – сказал аватар, с усмешкой качая головой.

– А это вообще возможно? – недоуменно спросил Кабе.

– Нет, только отчасти. – Аватар подмигнул. – Это старая шутка.

– Знаю. «Для этого деньги и изобретут», – процитировал Кабе. – Ну, или что-то в этом роде.

– Именно так. – кивнул аватар. – В общем, билеты на концерт Циллера – это практически оно самое и есть. Люди, которые друг друга терпеть не могут, ходят в гости, заказывают совместные круизы в глубокий космос и даже – подумать только! – устраивают пикники. Пикники! – хихикнул аватар. – Предлагают сексуальные услуги, готовы на беременность, меняют внешность, подстраиваясь под желания партнеров, начинают смену пола, чтобы угодить любовникам, – и все это ради билетов. – Он развел руками. – Невероятная, поразительно романтичная примитивность, правда?

– Да, вполне, – сказал Кабе. – А вы уверены насчет романтичности?

– А в некоторых случаях, – продолжил аватар, – они даже заключают соглашения, выходящие за рамки бартера, создавая ликвидность с учетом будущих обязательств, что поразительно напоминает деньги, по крайней мере, насколько я их понимаю.

– Удивительно.

– Вот-вот, – согласился сереброкожий. – Очередное повальное увлечение, мимолетная модная причуда, из тех, что время от времени возникают из хаоса. Ни с того ни с сего все заделались поклонниками симфонической музыки, – с удивленным видом произнес он. – Но я же объяснил, что места для танцев там не предусмотрено. – Он пожал плечами и взмахнул рукой. – Ну и что вы обо всем этом думаете?

– Впечатляющее зрелище.

Штульенская Чаша была практически пуста. Приготовления к вечернему концерту шли полным ходом. Аватар и хомомданский посол стояли на ободе амфитеатра в окружении целой батареи прожекторов, лазеров и установок для спецэффектов, весьма напоминающих боевые орудия; рядом с ними Кабе выглядел карликом.

Солнце поднималось у них за спинами, день выдался свежий, полный ясной синевы. Едва заметные крошечные тени Кабе и аватара падали на ряды сидений амфитеатра в четырех сотнях метров ниже.

Чаша, диаметром чуть больше километра, представляла собой крутосклонный амфитеатр из витого углеволокна и прозрачных ромбовидных панелей; сиденья и помосты располагались вокруг просторного круглого поля, способного подстраивать конфигурацию под нужды различных спортивных состязаний, концертов и прочих массовых мероприятий. У Чаши была и выдвижная крыша на случай экстренных ситуаций, но пока ею ни разу не пользовались.

Собственно, Чашу и задумали открытой небесам, и, если для мероприятия требовалась погода определенного типа, Концентратор делал то, чего ему не приходилось совершать практически никогда: осуществлял метеорологическое вмешательство, используя свои обширные источники энергии и полевые структуры для манипулирования элементами стихий, пока не достигал желаемого эффекта. Такое вмешательство считалось грубым, неэлегантным, чрезмерно навязчивым, однако без него сумма человеческого счастья уменьшилась бы, а именно о ней Концентратор в конечном счете и заботился.