Евгений Лукин - Алая аура протопарторга [сборник]

— Да ладно тебе… — миролюбиво проворчал Выверзнев. Он сидел, закинув ногу за ногу, хмурился, курил… Много курил полковник. — Мы ж тебе за беспокойство заплатили… Какой-никакой, а навар…

— Да разве в этом дело?.. — тоненько взвыл Максим. — У меня ж ведь тоже гордость есть! Ну, видел я этого вашего… волосатого!.. Ряса — болтается! Явно чужая! Дикция — ни к чёрту! Уже в десяти шагах ни слова не разберёшь!.. А я — рясу приталил, «Вставай проклятьем» выучил… Эх, Николай Саныч! Да я его, «Проклятье» это, так бы на площади грянул, что нас бы тут же, не глядя, в НАТО приняли! С перепугу!..

— Комиссия-то не из НАТО… — тонко заметил стоящий в дверях Сашок. — Из ООН…

— Да это — что в лоб, что по лбу!.. Обидели вы меня, Николай Саныч… Иду домой, как дурак, в рясе этой — глаза уже не знаю, куда девать… Домового по дороге встретил — и тот лыбится… Эх!..

— Ладно, Максим, не горюй. — Выверзнев погасил сигарету. — Какие твои годы!.. Снимай-ка ты своё облачение да поди на часок прогуляйся, лады?..

И разобиженный Максим Крохотов, ворча, отправился переодеваться. Честолюбив. Первоклассный будет провокатор… Без огонька в этом деле никак нельзя…

Настоящая фамилия Черепа была отнюдь не Черепанов и даже не Черепицын, как предположили бы многие, а всего-навсего Калинников. То есть Черепом его прозвали за внешность. Росту он был среднего, а всё остальное соответствовало кликухе.

— Зачем вызывал, начальник?..

— Да вот о прошлой жизни побеседовать… — невозмутимо отозвался Выверзнев. — Как там оно у тебя в прошлой жизни?

— Всё путём… — осторожно ответил Череп.

— Никто больше на пятнадцать сребреников не кинул?

С помощью чего Череп строил гримасу — непонятно. Кожа да кости. Ни единой лицевой мышцы…

— Зря смеёшься, начальник… Тебе вот смех, а я в натуре верю…

— Да я думаю!.. Раз Есаула схоронили — значит веришь.

— А как иначе? Уважать перестанут…

— Это понятно… — Выверзнев покивал. — Стало быть, выходит, Кученог тебя не в прошлой, а в этой жизни достал?..

Череп дёрнулся и вопросительно уставился на полковника.

— Легковушка с динамитом… — напомнил тот. — Череп!.. Ты ж вроде никогда в политику не лез… Жить надоело?.. Ну, подойди к Панкрату, прямо скажи: так, мол, и так, надоело. И станет у тебя одной прошлой жизнью больше…

Секунду Череп сидел, наморщив высокое, стиснутое впалыми висками чело.

— А с чего это я к нему подойду?..

— Ну, давай я подойду, если хочешь…

Морщины облегчённо разгладились.

— Да кто ж тебе позволит, начальник?.. — с искренним недоумением сказал Череп. — Ты что, бугра своего не знаешь? Ну, давай я тебе про него что хочешь расскажу… Он меня ещё до распада области два раза сажал…

— Понял! — бодро и весело прервал его полковник. — Это всё, что я хотел выяснить. Лейтенант, проводите…

Сашок моргал. Сбитый с панталыку Череп поднялся со стула и, слегка приподняв плечевые кости, вышел в прихожую. Так и не уразумел, видать, что к чему…

— Николай Саныч… — закрыв за гостем дверь, растерянно обратился к Выверзневу более сообразительный Сашок. Румянца на его округлых щеках заметно поубавилось. — Что же это выходит?.. Что генерал Лютый… — он свёл голос на шёпот. — …заказал вас Черепу?..

— Не меня… — ворчливо поправил Выверзнев, прикуривая очередную сигарету. — Африкана… Меня ему взрывать смысла нет… Просто выбора не было у Толь Толича. Ему же стукнули, что мы с Африканом в одной компании будем…

— И вы теперь… доложите об этом Президенту?.. — со страхом спросил Сашок.

Позабавленный испугом юного сотрудника Выверзнев вздёрнул брови и насмешливо оглядел Сашка.

— Достоевского читал?

— Д-да… Кое-что…

— «Дневник писателя», например?

— Н-нет…

— Так вот сказано у Фёдора Михайловича: «В России истина почти всегда имеет характер вполне фантастический…» И ты хочешь, чтобы с этой фантастикой я пошёл к Кондратьичу?..

— Но он же колдун, Николай Саныч! Глава Лиги!.. Неужели не поймёт?..

— Понять-то — поймёт. А вот неправдоподобия не простит. И правильно сделает!.. Потому что неправдоподобие, запомни, — это первый признак непрофессионализма…

Выверзнев помолчал, потом тоскливо глянул на облупленный потолок кухни.

— Тишина… — заметил он. — С самого утра…

И тут наконец Сашок сообразил, в чём дело. Сипловатый вой американских турбин умолк. Небо над Баклужино оглохло. Да и над Лыцком, наверное, тоже… Погода начинала хмуриться. Со стороны Чумахлинки ползла чреватая молниями туча свинцовых оттенков.

Внезапно полковник прихлопнул левый карман пиджака, как бы ловя за руку незримого жулика. Видимо, пейджер у него был настроен на вибрацию, а не на звуковой сигнал. Выверзнев извлёк устройство, нажал кнопку…

— «Машку… уломали…» — прочёл он сообщение вслух. — Ну вот тебе и разгадка… Лыцк принял все условия НАТО… Включая выдачу Африкана…

— Не может быть!.. — ахнул Сашок.

— Не может, — хмуро согласился Выверзнев. — А значит, скорее всего так оно и есть…

В этот миг из вентиляционного отверстия послышалось тихое призывное поскуливание. Полковник нахмурился, сунул пейджер в карман и, встав, открепил гипсовую решётку. В квадратной чёрной дыре немедленно возникло мохнатое личико гороховой масти. Выпуклые глазёнки так и выскакивали.

— Сегодня в четыре икону будут брать из краеведческого! — с ходу отрапортовал Лахудрик. — Африкан, Панкрат, Ника — и дымчатый с ними, если не врёт!..

Человеку для счастья достаточно склероза… Сделанного не поправишь, а мерзавцем себя считать тоже не хочется. Проще уж всё забыть и спать спокойно. Домовым в этом смысле — ещё хуже, чем нам с вами. Мы-то живём от силы лет восемьдесят, а они-то лет триста… Ну вот сами прикиньте, сколько гадостей можно натворить за триста лет!..

А впрочем, срок жизни тут особой роли не играет, поскольку неприятные факты своей биографии и люди, и домовые забывают практически мгновенно. Поэтому не стоит напоминать старому диссиденту о том, что в психушку его отправила тёща, а вовсе не КГБ, как ему теперь представляется. Он просто не сможет в это поверить и, пожалуй, чего доброго, решит, что вы на него клевещете…

Особенно успешно всё дурное забывается во дни удач. Даже сны Анчутке являлись на этот раз такие ласковые, что просто не хотелось просыпаться. Никто не учинял ему допросов, никто не гонялся со святой водой, не замахивался кадилом, не заставлял стучать на квартиросъёмщика. Снились ему дымчатые сородичи — доброжелательные, душевные…

— Братан, братан… — напевно окликали они. — Сливок хочешь?.. Не магазинные — рыночные…

Анчутка приоткрыл выпуклый любопытный глазёнок — и узрел прямо перед собой глубокую керамическую миску со сливками. Вскинул личико — и обнаружил рядом с миской присевшего на корточки Кормильчика.