Евгений Лукин - Алая аура протопарторга [сборник]

Поднял непригубленную стопку, но до рта опять донести не сумел.

— Да чтоб тебя! Слушаю! Так… То есть вы уже в столице? Ах, даже на площади?.. Быстро… А, на джипе добрались? Ну, с Богом, ребята, с Богом!..

Вновь сменил трубку на стопку, но на этот раз поступил мудрее — сначала выпил, а потом уже поделился новостью:

— Африкан — в Лыцке. Стал в очередь к мавзолею…

— Зримый?.. — ворчливо спросил Лютый.

— Пока — да…

— Не узнают его?..

— Н-ну, в крайнем случае подумают, что похож. Прикрытие у него вроде надёжное — всех тамошних агентов подняли… Давайте-ка ещё по одной… для успокоения нервов…

Проводив Лютого и Матвеича до дверей кабинета, временно исполняющий обязанности шефа контрразведки Баклужино Николай Выверзнев хотел вернуться к столу, когда из стены вышел вдруг дымчатой масти домовой с конвертиком в правой лапке.

— Вовремя… — сварливо заметил полковник. — Ну так что с тобой делать будем, а?.. Клювом щёлкаешь, Лютому стучишь… Африкана из-за тебя чуть не замочили…

— Батяня! — испуганно пискнул домовой. — Это же не он! Это я!..

Николай всмотрелся. Перед ним, взъерошив шёрстку, стоял и опасливо протягивал конвертик вовсе не Кормильчик, а любимец Африкана Анчутка.

— Та-ак… — озадаченно протянул Выверзнев, принимая из замшевых пальчиков неправедную мзду. — А я-то, признаться, думал, ты с Африканом в Лыцк отправишься… Хотя да!.. Ты же сам оттуда бежал… А что с Кормильчиком?..

— Завили Кормильчика! — ликующе известил домовёнок. — Всей диаспорой завивали! И бантик привязали… голубенький!

— Давно пора… — проворчал Выверзнев, бросая конверт в ящик письменного стола. — А братва, значит, тебя в главари выбрала?..

— Батяня… — укоризненно мурлыкнул Анчутка, и замшевые пальчики его слегка растопырились. — Ну ты сам прикинь…

Николай глядел на него с интересом и прикидывал, каким же авторитетом должен пользоваться домовой, на руках Африкана пересёкший границу по воде, аки посуху, отбившийся от Ники и ограбивший с ней на пару — жутко молвить! — краеведческий музей… Да, это лидер. Это легенда… Живая легенда…

— Ну что ж… — задумчиво молвил Батяня. — Верной дорогой идёшь, Анчутка…

День клонился к вечеру. Над Лыцком подобно знамёнам реяли алые облака с золотой бахромой. Победно реяли…

Партиарх Порфирий стоял у окна своей высотной кельи и смотрел вниз, на мавзолей Африкана. Толпа ещё не рассеялась, но упорядочилась. По площади вилась Чумахлинкой нескончаемая очередь к безвременно почившему протопарторгу. Была она как бы вся черна от горя, поскольку многие пришли в рясах. Там, внизу, наверняка творились неслыханные доселе чудеса. Будучи первым ясновидцем страны, Партиарх отчётливо различал ало-золотое лучистое сияние над мавзолеем.

Несколько раз Порфирию мерещилось, будто в очереди стоит сам Африкан, чего, конечно, просто не могло быть. Долго, ох долго будет он ещё мерещиться Партиарху…

Явился с докладом озабоченный митрозамполит Питирим. Партиарх принял его, стоя у окна, — даже не стал влезать на своё возвышенное кресло, настолько был удовлетворён видом осенённого благодатью мавзолея.

— Как там Дидим? — не оборачиваясь, с затаённой грустью спросил Порфирий.

— Сперва упрямился… — сокрушённо сообщил молоденький нарком инквизиции. — А как растолковали, что всё это не во зло, а во благо, — тут же и подписал… Теперь вот покаянную речь разучивает…

— А самозванец?.. Ну, тот, который в Баклужино…

Питирим тихонько покряхтел, и Порфирий оглянулся. Вёрткое личико митрозамполита выглядело удручённым.

— Упустили, что ли?

— Хуже… — признался Питирим. — Сидит в баклужинской контрразведке.

— Сам сдался?

— Нет, захватили… На пять минут раньше нас успели…

Однако даже это прискорбное событие не смогло расстроить Партиарха.

— Думаешь, Портнягин отправит его в Гаагу?.. Вряд ли… Там ведь скорее всего решат, что он им двойника подсунуть хочет… Нет-нет… Портнягин, конечно, мерзавец, но отнюдь не дурак… У тебя всё?

— Нет, к сожалению… — сказал, как в прорубь шагнул, Питирим. — Всё-таки подгадил нам напоследок протопарторг!.. Выяснилось, что он планировал выкрасть из музея чудотворный образ Лыцкой Божьей Матери (митрозамполит перезвездился) и с ним вернуться в Лыцк…

— Что ж, это неглупо, — после краткого раздумья признал Партиарх. — Вернуться героем… А героев сразу не убивают — сначала чествуют… Но его же, ты говоришь, арестовали?..

— Арестовали… — со вздохом подтвердил Питирим. — И его, и подпольщиков… А одна фанатичка (по слухам, любимица Африкана) осталась на свободе… В шестнадцать тридцать пять она ограбила музей самостоятельно. А полчаса назад вышла к блокпосту и прорвалась на нашу сторону…

— С иконой? — отрывисто уточнил Партиарх.

— С иконой…

Порфирий насупился и всё-таки вернулся за стол. Взъёрзнул на высокое сиденье, огладил столешницу… Последнее известие было самым неприятным. Во-первых, если икона возвращается в Лыцк, то одной претензией к Баклужино становится меньше… А во-вторых, как-то это всё сразу осложняет международную политическую обстановку… Впрочем, есть тут и положительные стороны: восторг трудящихся, например… А то, стоило с НАТО договориться, сразу брожение какое-то завелось в народе…

— Но она точно не агент Портнягина?

— Скорее всего нет… Слишком уж засвечена…

— А что Баклужино?

— Требует выдачи.

— Чьей?

— Обеих…

Партиарх подумал, вздохнул.

— Перебьются! — решил он. — Божью Матерь не выдадим!.. Фанатичку? Н-ну, эту можно… Со временем… Что там сейчас происходит? Я имею в виду — на границе…

— Народ сбежался… — уныло сообщил митрозамполит. — Всей толпой идут в Лыцк, несут икону… К утру будут здесь.

И к утру они были там. Однако слухи о возвращении в Лыцк чудотворной иконы и об отважной комсобогомолке с победным именем Ника достигли столицы куда раньше самой процессии… Задолго до рассвета все улицы, прилежащие к главной площади, были вновь запружены народом. Многие плакали от счастья.

С первыми лучами солнца людское скопище всколыхнулось и зашумело. Пытаясь очистить дорогу шествию, попятились — и задавили ещё четверых старушек в придачу к тем пятерым, что были задавлены вчера.

Это был звёздный час Ники Невыразиновой. В чёрной рясе и алой косынке, с чудотворным образом в руках, ступила Ника на площадь. Глаза художницы пылали. Наконец-то она удостоилась такой встречи, какую заслуживала! Толпы склонялись перед ней в благоговении. Хотя, конечно, не столько перед ней, сколько перед иконой, однако многие, сравнивая чудотворный образ с большеглазым лицом Ники, не могли не отметить определённого сходства. (Между нами говоря, ничего удивительного: копиист, выполнявший в своё время тайный заказ Портнягина, был близко знаком с Невыразиновой.)