Александра Бракен - Темные отражения [litres с оптимизированной обложкой]

– Может, раньше и был, – заметил Лиам. – Они могут переезжать с места на место. Не знаю.

– Или, – проворчал Толстяк, – их всех переловили СПИ. Даже если когда-то здесь и был Ист-Ривер, то теперь его больше нет. Так что доставим письмо Джека по назначению, а потом – домой, своими силами. Правда, есть еще скиптрейсеры. Они наверняка нас поймают и вернут в лагерь, только на этот раз…

– Спасибо, Толстяк, за твой бесконечный оптимизм! – воскликнул Лиам.

– Я часто бываю прав, – возразил тот. – Признайся в этом.

– Но бывает, и ошибаешься, – сказал Лиам, погладив Зу по голове. – В любом случае это была ложная тревога. Давайте лучше посмотрим, нет ли здесь чего-нибудь полезного, а потом вернемся на дорогу.

– С меня хватит! Я устал тратить время на всякие глупости. – Сунув руки в карманы, Толстяк двинулся вперед. Слава богу, я успела вовремя отпрыгнуть в сторону. Он едва не задел меня плечом.

Я обернулась. По дороге Толстяк то и дело пинал камни и разный хлам. Внезапно передо мной вырос Лиам.

– Не принимай на свой счет, – как-то неуверенно сказал он. – То есть… А, ладно, Толстяк и впрямь похож на ворчливого старика в теле семнадцатилетнего парня, но раньше он таким не был. Просто теперь постоянно пытается тебе насолить, чтобы выпроводить подальше.

О да, – подумала я. – У него хорошо получается.

– Знаю, это не оправдание, но он жутко переживает за всех нас. А выпады в твой адрес… Знаешь, у Толстяка на самом деле добрые намерения. Если отбросить шелуху, клянусь, более преданного друга не найти. Он как огня боится предательства, заботится о Зу. Толстяк не вынесет, если ее опять поймают.

Когда я наконец решилась поднять глаза, то увидела лишь спину Лиама – он шел к дальней линии трейлеров. На секунду меня охватило желание последовать за ним, но в этот момент я краем глаза заметила желтые перчатки Зу. Малышка беспечно скакала по трейлерам, балансируя на кончиках пальцев у самого края оконных проемов, а один раз даже попыталась залезть в кабину. Точнее, в половинку кабины. Вторую часть как ножом отрезало. Хрупкая металлическая крыша этой развалины грозила упасть в любую минуту. С каждым новым порывом дождя или ветра она раскачивалась и скрипела все сильнее.

Зу надвинула капюшон на глаза, но я видела, как она поднесла руку в желтой перчатке к лицу, будто смахивая прядь волос. Потом еще раз. Кажется, она слегка побледнела.

В памяти всплыл последний разговор с Толстяком в минивэне.

– Эй, Зу… – начала я и остановилась. Как спросить ребенка о том, кто копался у нее в мозгу, не вызвав при этом болезненных воспоминаний?

Правда заключалась в том, что доктора Термонда частенько рылись в шестеренках своих подопечных. Особенно если хотели что-то выяснить. Когда привезли меня, эксперименты уже прекратились, но волосы на головах старшего поколения отрастали еще долго. В глубине сознания засела мысль о том, что молчание Зу может быть вовсе не связано с несчастным случаем. Возможно, все дело в докторах: дернули не за те ниточки или слегка переусердствовали в «лечении».

– Зачем тебе обрезали волосы? – в конце концов спросила я.

Многие девочки в Термонде, в том числе и я, предпочитали короткую стрижку. Но нас никто не спрашивал: стригли в лагере один раз в год. Божественные волосы Зу были срезаны почти на корню. Я подумала, что она вряд ли захочет ответить на мой вопрос.

Зу никогда не показывала обиды. Тем не менее Сузуми вдруг вцепилась руками в волосы и с выражением крайнего дискомфорта начала усиленно чесать кожу. Видя, что я не понимаю, она демонстративно вынула одну руку из перчатки и опять почесала голову.

– О, – воскликнула я, – так у вас были вши?

Зу кивнула.

– Упс! – Это многое объясняло. За исключением того, почему Зу не может говорить. – Прости!

Пожав плечами, Зу отвернулась и направилась к ближайшему автофургону.

Я последовала за ней. Дверь открылась с противным скрипом. Увидев меня, Зу состроила кислую мину, и я понимающе кивнула. Внутри пахло чем-то сладким… и неприятным. Словно сгнивший фрукт.

Я начала осмотр с маленькой гостиной, а точнее, с белого шкафчика. Ярко-красные диванные подушки, так же как и телевизор напротив, оказались покрыты слоем пыли. На столе стояла одинокая кружка с кофе. Спальное место выглядело довольно скудным: несколько подушек, лампа, шкаф с одним красным платьем и куча пустых вешалок.

Я уже собралась переодеть футболку, когда краем глаза заметила кое-что необычное.

Кто-то прикрепил эту штуку к боковому зеркалу. Ничего выдающегося или привлекающего внимание, но отсюда, с расстояния в несколько шагов, я вдруг заметила внутри красный огонек. Это была камера, направленная на дорогу так, чтобы видеть каждого, кто проходит мимо.

И если сейчас я видела Бетти как на ладони, значит, камера тоже.

По форме она немного отличалась от тех, что висели в Термонде, и все же выглядела похоже. А значит, могла принадлежать тем же людям. Мы с Зу переглянулись.

– Стой здесь, – бросила я, хватая со стола кружку с кофе.

Трех шагов хватило, чтобы пересечь фургон. Держа кружку, точно меч, я пнула по пути несколько коробок с мусором и в этот момент увидела среди целлофановых пакетов красную перчатку, слишком маленькую для взрослого человека.

То, что кружка все еще у меня в руке, я поняла, лишь когда с силой ударила по устройству. Дешевый пластик треснул и упал на землю, оставив ручку меня в руках. Черная луковица осталась на своем месте, с той лишь разницей, что теперь глаз смотрел прямо на меня.

Она включена. Мысль молнией пронеслась у меня в голове. Я торопливо огляделась в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. И продолжает записывать.

Не помню, чтобы я звала Зу, но она вынырнула сбоку, ее свитер топорщился от припрятанных под ним вещей. Видимо, Зу поняла, что происходит: не успела я открыть рот, как она стащила с руки желтую перчатку и потянулась к камере.

– Нет!

Еще ни разу я не видела силу желтых в действии. Но мне доводилось сталкиваться с последствиями – такими, например, как перебои с электричеством в лагере. Если лагерные инспекторы считали неполадки делом чьих-то рук, то немедленно включали белый шум. И все же из Термонда желтые исчезли так давно, что я уже успела забыть, каково это – говорить на таинственном языке электричества.

Едва Зу коснулась камеры, как раздался высокочастотный писк. Между подушечками пальцев и корпусом камеры прошел ослепительно-белый разряд тока. Пластик раскололся и пошел пузырями, испуская удушливую вонь.

Все лампочки в автофургоне вспыхнули ярким светом. Двигатель фыркнул и взревел. Пол под ногами заходил ходуном, словно мотор резко очнулся от долгой спячки.