Максим Филатов - Тиора

— Он и был Им предначертан, мальчик, — произнес аль-Бакир.

— Тогда Им же и предначертан мой сон, который теперь является моим предназначением, а, значит, ты пойдешь против воли Его, если лишишь меня жизни. Ты сам сказал, что веришь в знаки и что большая ошибка и грех, распознать знак свыше, но не последовать за ним или, что еще хуже, остановить того, кто за ним следует.

Джей удивленно смотрел то на Марка, то на халифа, по лицу которого теперь расползлась вуаль мрачной задумчивости, будто что-то яростно боролось внутри него.

— Знаешь, халиф, когда я увидел тебя первый раз, то в твоих чертах лица я увидел какую-то схожесть с Салах ад-Дином, это была моя первая ассоциация в тот момент. По крайней мере, он мне всегда представлялся таким: с суровыми чертами лица, мудрым и проницательным, жестким взглядом, который не обманешь. Я много читал в свое время об этом человеке, и его историческая фигура вызывала у меня уважение и трепет. Великий мусульманский военачальник, которого даже король Ричард III Львиное Сердце считал практически своим другом и при этом самым серьезным противником, к которому у него было безграничное уважение.

— Да, это был великий человек, гордость мусульманского народа, настоящий шахид, — с чувством произнес аль-Бакир. — Но сдается мне, парень…

— Во мне нет лести, халиф, — прервал его Марк. — Я говорю абсолютную правду. То, что я тогда увидел и почувствовал. Да и лесть всегда сразу видна, а от того смешна и отвратительна, поэтому я никогда не прибегал к ней ни с кем, прежде всего боясь попасть в глупую ситуацию, а сейчас еще и в смертельно опасную.

Марк спокойно поднялся с колен на ноги, встряхивая головой, от которой полетели капли соленого пота, уже заливавшие его пощипывавшие глаза.

— Был момент, когда Салах ад-Дин осадил и в итоге взял крепость Иерусалима, тебе это известно, халиф.

Абдуллах аль-Бакир лишь кивнул головой в знак согласия.

— Тогда ему сдался весь город, но с условием, что мусульманский военачальник оставит в живых и отпустит всех находившихся в крепости людей, иначе они уничтожат изнутри весь город со всеми его святынями, как христианскими, так и мусульманскими. Это было бы серьезным поражением полководца, даже если бы он потом спокойно взял крепость. Салах ад-Дин, как ты знаешь, сдержал свое слово, и все люди — а там были и мусульмане и христиане — покинули Иерусалим свободно. Более того, он даже гарантировал привилегии и неприкосновенность христианских паломников, которые впоследствии посещали священный город.

— Что ты хочешь всем этим сказать мне, парень? Я прекрасно знаю эту историю.

— Я хочу сказать, халиф только одно: отпусти меня. Сейчас я — эти люди внутри осажденной крепости Иерусалима, а ты — Салах ад-Дин, который никак ее не возьмет. Если ты убьешь меня сейчас, значит, как мы выяснили, пойдешь против воли Аллаха, то есть люди внутри Иерусалима сравняют священный город с землей, не оставив камня на камне, и ты останешься с великим грехом в душе перед Всевышним. Но ты можешь дать слово, что отпустишь людей, и тогда Иерусалим будет взят целым и невредимым вместе со всеми его святынями, то есть отпустишь меня следовать знаку свыше, своему предназначению, это и будет твоя победа, и Аллах вознаградит тебя за это, халиф.

Внезапно глаза Марка широко раскрылись, и он упал на колени, упираясь головой в песок. До этих секунд парень уже чувствовал, что у него подкатывают отвратительные симптомы, предвестники мучительных ощущений, но в тот момент у него не было времени обращать на них внимание, ибо его жизнь и так висела на волоске.

Сейчас очередной приступ был следствием очень эмоционального рассказа (это часто возникало при любых сильных эмоциях, как отрицательных, так и положительных), а может быть и невыносимой жары, но, скорее всего, и того и другого, вызывая весьма специфический сбой вегетативной нервной системы организма.

Парень глотал воздух ртом, все его тело сводило судорогой. Недвижимые пальцы рук застыли в положении, как у кошки, которая вот-вот выпустит когти. Он скрючился на песке, и то съеживался, то полностью разгибался, испытывая ужас и постоянно накатывающиеся волны тревоги и страха, от которых его сердце понеслось галопом на огромной скорости. Взгляд помутнел, голова кружилась, и было ощущение, что он вот-вот задохнется. Его дыхание перешло на поверхностное и очень быстрое. Из горла Марка периодически вырывался тихий вой между вдохами и выдохами, а сам он жестко терся подбородком об песок с мутным матовым взглядом, устремленным в никуда. Со стороны все это казалось агонией медленно и мучительно умирающего человека, и большинство обычных людей, увидев такое, сильно бы испугались.

Абдуллах аль-Бакир резко встал, глядя на приступ Марка, затем отдал приказ освободить его руки от наручников. Руки с одеревеневшими пальцами после этого остались почти в том же положении, сведенные судорогой.

Наемник был уже с бутылкой воды в руках рядом с парнем, нагибаясь над ним и создавая ему тень. Сначала он начал лить жидкость Марку прямо на лицо и на руки, а затем, когда юноше немного полегчало, и в глаза его вернулся какой-то жизненный блеск, дал ему попить. Джей стал быстро растирать парню мочки ушей и щеки, несильно хлопая его по лицу и приводя в чувство.

— Разлей воду по телу, — Марк еле шевелил губами.

Джей руками вскрыл робу на груди парня, оглашая пространство вокруг треском рвущейся ткани, и залил его обнаженный торс водой, а затем снова стал лить ее ему на голову и лицо.

Судорога постепенно стала утихать, а Марку становилось все легче дышать, только пальцы левой руки еще не гнулись около получаса, пока их не начало отпускать. Он лежал, уставившись в небо, изредка моргая и приходя в себя.

«Высокое бесконечное небо Аустерлица», — Марк горько усмехнулся про себя этой мысли.

— Да, парень, такое не подделаешь, ни дыхание, ни уж тем более судорогу. Ты действительно говорил правду. Мне казалось, будто ты умираешь, медленно и мучительно, и выглядело это, как агония. А я достаточно видел смерть, чтобы судить о таких вещах — сказал Абдуллах аль-Бакир. — Аллах дал тебе суровое испытание в жизни, и одному Ему ведомо, зачем тебе так страдать, но будь уверен, все это не просто так.

Халиф стоял, оглядывая своих бойцов, затем возвел очи горе и шепотом по-арабски что-то произнес, опуская после этого голову и взгляд в смиренном поклоне.

— Ты убедил меня и даже удивил, а это, мальчик, сделать нелегко. Я отпущу тебя, а ты сдашь мне Иерусалим в целости и сохранности. Следуй за своим знаком дальше. Я не буду тебя трогать. Аллах и так дал тебе великое страдание, которое тебе придется нести до конца своих дней, борясь с ним, но если ты достигнешь цели, которую он тебе отмерил, если в этом твое предназначение, возможно, для тебя все изменится. Всевышний приветствует тех, кто борется со своей судьбой, преодолевая испытание, данное Им.