Ярослав Бутаков - Второй Фаэтон: восемь часов до смерти

– Сколько времени у меня на ответ? – промолвил, наконец, Любарский после минутного молчания.

– Как и прежде, мы не торопим вас, – сказал полковник, – но вы сами прекрасно понимаете, что в этой ситуации, как, впрочем, и в любой другой – чем раньше, тем лучше.

Вернувшись в Баффало, Любарский первым делом кинулся к компьютеру и зашёл в специальную почтовую программу. В кейсе лежало ответное письмо от Кириллова:

«Не знаю, кто там чего понял или нет, но наш институт ни к каким новым работам не привлекался. Никакие конфискованные материалы не поступили ни в наше распоряжение, ни, насколько мне известно, в распоряжение других профильных институтов».

Как и двумя с половиной месяцами ранее, Любарский созвал совещание всех сотрудников Лаборатории. Отсутствовали только Джоли и Уиган, совершавшие исследовательский полёт на самолёте-лаборатории. Им, правда, тут же послали сообщение о предмете обсуждения и о том, что обстоятельства изменились. Они ответили, что заранее выражают солидарность с решением большинства коллег, каким бы оно ни было.

Любарский поведал обо всём и заключил тем, что вынужден принять сделанное ему предложение.

– Поскольку никаких условий по количеству приведённых с собой сотрудников мне поставлено не было, я ухожу работать туда один и буду набирать новую команду. Я готов работать там даже с такой командой сотрудников, которую мне навяжут. А вы принесёте больше пользы, оставаясь здесь.

Вопреки его опасениям, все сотрудники Лаборатории выразили желание продолжать работать вместе с ним, где бы то ни было. Любарскому не удавалось их отговорить. Приходилось подчиниться общему решению. Тем не менее, Любарский отдал распоряжения:

– Мистер Вайнштейн, я не просто настоятельно советую, но и, как руководитель, напоследок поручаю вам оставаться здесь и сделать так, чтобы Лаборатория продолжала прежнюю работу. Реализуем вашу схему, предложенную на предыдущем обсуждении. С вами остаются также Грейвзенд, Саутфорд, Мидлфорд, Белосельцев и те наши коллеги, которые в самолёте. Если, конечно, у вас, коллеги, которых я назвал, нет очень веских возражений против того, чтобы здесь оставаться. По возвращении наших ныне арестованных коллег вы постараетесь убедить их, чтобы они также остались работать здесь, если меня не обманули, и у них останется возможность выбора. Всё, Рубикон перейдён, возвращаться к этому вопросу больше не будем.

Любарский чувствовал, что дико устал морально. Он вышел на несколько минут постоять на пороге здания, вдохнуть свежего воздуха.

За ним последовал Курт Вальдек. Он встал рядом с Любарским и произнёс:

– Знаешь, Вальдемар, я неоднократно думал о том, что сейчас наступает такое время, когда нам придётся перетерпеть многое из того, что совсем недавно казалось немыслимым. Казалось, что в нашем мире такое больше не может повториться. Но увы, всякое возможно, и будущее скрыто от нас. Мы пытаемся предсказать состояние недр Земли, и это у нас иногда получается, но насколько же хуже мы можем предсказать себе состояние общества! Кто мог предсказать приход к власти Гитлера за десять лет, когда этот тип собирал только горстку фанатиков и маргиналов в пивной, а все над ним смеялись?!

Вальдек помолчал и продолжил:

– Я, может, нескладно выражаюсь, но иногда кажется, что мне ещё предстоит искупить грехи моих предков. Мой дед при Гитлере был убеждённым национал-социалистом, крепко стоял против ваших под Бреслау. Это была крепость, вермахт оборонял её несколько месяцев, сдал только перед окончательной капитуляцией. Дед попал в русский плен, отсидел в сибирском лагере восемь лет. Он сам очень редко об этом рассказывал, но я понял, что он пересмотрел многие свои прежние взгляды на жизнь и вернулся на родину совершенно другим человеком. Испытания, если не убивают человека совсем, могут изменить его к лучшему.

Любарский усмехнулся.

– Насчёт стойкости или грехов предков мне похвастаться нечем, – сказал он. – Мой дед родом из Западной Белоруссии. В сентябре 1939 года он дезертировал из польской армии – не хотел попасть в плен. Накануне вторжения Гитлера в Советский Союз его, как поляка, и его семью арестовали органы НКВД. Жену с грудным ребёнком – моим будущим отцом – сослали в Казахстан, а деда отправили в ГУЛАГ. Когда Гитлер подходил к Москве, из заключённых создали роту смертников, в которую попал и мой дед, и направили на фронт. Где-то в первых боях она и полегла.

Вальдек сжал плечо Любарскому.

– Krieg ist schrecklich. Totalitäre Regierungen sind schrecklich. Wenn totalitäre Regierungen führen Krieg ist das schrecklichste 99 99 Война ужасна. Тоталитарные режимы ужасны. Когда тоталитарные режимы ведут войну это ужаснее всего (нем.). .

И добавил уже по-английски:

–

Вместе мы выстоим, Вальдемар.

Любарский улыбнулся, тоже дружески сжал плечо Вальдемару и вернулся в помещение. Со своего компьютера он первым делом направил письмо Кириллову:

«Постоянно капай на мозги руководству, где и как можешь, чтобы оно попросило доступ к этим материалам, скопировало и передало вам на изучение! Стучи во все двери, звони во все колокола, кричи на всех перекрёстках! Я не знаю, что конкретно ты лично можешь сделать, что тебе посоветовать, но это жизненно важно для всех вас, для России, для её людей! Тем более, что у меня есть сведения, что скоро эти материалы вернут в Штаты. А я, весьма возможно, также очень скоро буду ограничен в свободе распространения необходимой вам информации».

Откинувшись на спинку кресла, Любарский достал смартфон и отправил Хокинсу сообщение через одно из приложений:

«Я принимаю ваше предложение, доктор Хокинс».

Австралия – спокойный континент. Хотя и здесь бывают свои стихийные бедствия: лесные пожары, наводнения. Но они происходят каждый год в определённое время, как смена сезонов. Землетрясения в Австралии тоже случаются, но опустошительных не было ни разу. Здесь нет районов современного горообразования, а уж вулканов нет и подавно. Так что австралийцы, сочувствуя жертвам последних катастрофических землетрясений в других районах Земли, считали себя застрахованными от подобных бедствий. Мало ли что там напророчат иностранные учёные! У них же там – в Европе, Северной Америке, Японии – вообще всё неправильно! Все они там антиподы и ходят, как известно, вверх ногами!

Австралийцы, конечно, помнили о большом землетрясении в Квинсленде 1918 года. Самое сильное землетрясение, магнитудой 7,3 балла, произошло в 1941 году, у берегов Западной Австралии. Там, по счастью, не было строений, которые могли бы обрушиться и кого-то придавить. В 2010-е годы землетрясения в Австралии заметно участились. В основном они происходили по периметру Зелёного континента: у побережий Квинсленда, Южной и Западной Австралии. Происходили землетрясения и в центральной части материка. Как правило, это были слабые толчки, но случались и средней силы. Особенно настораживающим для учёных выглядело землетрясение 2015 года, когда с 30 июля по 1 августа в 115-125 км к востоку от острова Фрейзер у берегов Квинсленда в Тасмановом море произошла целая серия толчков, причём с различными эпицентрами, самый мощный из которых имел магнитуду 5,7 балла. Некоторые другие, менее сильные землетрясения (например, в штате Виктория 5 июля 2011 года) имели аналогичный серийный характер.