Ярослав Бутаков - Второй Фаэтон: восемь часов до смерти

– Но на Земле подобное явление, если оно возникнет, станет протекать иначе, чем на Марсе, – возвысил голос Любарский. – Наша литосфера состоит из отдельных плит. При её прокручивании поверх астеносферы неизбежно возникнут разрывы между плитами, которые приведут к новым, невиданным доселе Землёй, вулканическим и сейсмическим катастрофам. Это не говоря уже об инерционных ураганах и цунами, сила и направление которых даже не поддаются прогнозированию. Центробежные эффекты могут оказаться настолько сильны, что нашу Землю просто разнесёт на куски в космическом пространстве, и всё живое на ней исчезнет навсегда. Вплоть до начала нынешнего столетия учёные спорили о происхождении пояса астероидов. Тем, кто двести лет утверждал, что астероиды – обломки распавшейся планеты, аргументировано возражали другие, считавшие, что это, наоборот, осколки первичного «строительного материала» Солнечной системы, так и не собравшиеся в планету из-за приливного воздействия близкого Юпитера. В пользу происхождения астероидов, а также метеоритов и комет, из одного небесного тела достаточно большой величины всегда говорила разность их составов – от железно-никелевых до силикатных метеоритов и до водно-ледяных комет. Такая дифференциация вещества могла быть достигнута только в теле значительной массы, причём за долгий, космологического порядка, срок. Эту гипотетическую распавшуюся планету, которую большинство учёных так и не признало, сторонники её существования назвали Фаэтон. Правда, они так и не могли убедительно сказать, почему Фаэтон, пробыв долгое время нормальной планетой, потом вдруг распался. Это казалось невероятным и подрывало доверие к данной гипотезе. Однако теперь мы уверены: да, даже на пятом миллиарде лет своей жизни планета может распасться из-за взрывных эндогенных процессов.

– Был Фаэтон на самом деле или нет, – завершал Любарский при всеобщем молчании, – но нашей Земле реально угрожает такая опасность. И в заключение о самом главном в этой связи. Как я уже сказал, мы не можем предсказать данное явление хоть сколько-нибудь удовлетворительно точно из-за недостатка эмпирических знаний о том, что творится на глубине шести тысяч километров, а также из-за того, что следов чего-либо подобного в истории Земли не отмечено. И мы не знаем также, приведут ли планируемые нами взрывы, с целью вызвать серию искусственных извержений на дне океана, к уменьшению такой опасности. Может быть, даже наоборот, они её спровоцируют. Но я – за проведение взрывов по одной очень простой причине. Если мы вообще ничего не станем делать, то рано или поздно земное человечество, да и вся биосфера на ней, погибнет. Если мы гарантированно предотвратим хотя бы одну опасность, то тем самым увеличим наш шанс на спасение. Этим шансом, по-моему, пренебрегать нельзя.

– Я должен добавить, – внезапно охрипшим голосом промолвил в наступившей тишине Сударшан Чатурведи, – что незадолго до нашего бегства из Форт-Нокса Бруно Вайнштейн – тот самый, кто был осведомителем Мирового правительства в наших рядах – в своих расчётах получил такие результаты, что Земля неизбежно должна распасться. Прежде всего этим и объясняется его самоубийство.

Смутный шум поднялся в рядах советников. Полковник Делакрузо произнёс:

– То есть, фактически нам предлагается потратить весь наш скромный атомный боезапас на проведение эксперимента с неясным исходом, во всяком случае не гарантирующим безопасность человечества от внезапного наступления новых стихийных бедствий. При этом расчётной мощности нашего атомного потенциала заведомо недостаточно для осуществления намеченных взрывов во всём объёме.

Кириллов не выдержал и резко поднял вверх руку.

– Что такое, господин атташе?

– Я должен подтвердить сейчас, перед лицом Совета, то, что сообщил вам во время нашей личной встречи, – сказал Кириллов. – Мой лидер, направивший меня сюда, обещал достать недостающие ядерные боеприпасы и объединить их с вашими для осуществления той акции, о которой здесь говорилось.

– Но как мы можем быть уверенными в том, что он сможет это сделать? – не выдержал один из военных советников командора.

– Будьте в этом уверены, – совершенно серьёзно ответил Кириллов. – Он не из политиков прошлой цивилизации. Я служу под его началом больше десяти лет. Никогда не было такого, чтобы он что-то публично обещал и не сделал.

– Хорошо, допустим, мы объединим усилия с русской освободительной армией, а может быть и с другими крупнейшими сражающимися группировками в масштабах всей планеты, – сказал командор. – Мы добудем нужное количество мегатонн и даже гигатонн. Есть две проблемы. Самая сложная – как нам предотвратить помехи, которые станут чинить агенты правительственных сил в осуществлении нашей операции? Вторая по сложности, но первая по времени – как нам объяснить нашему сражающемуся народу, что ценнейшие ядерные боеприпасы будут все до единого потрачены не на его защиту от врага, а на проведение эксперимента с непредсказуемым исходом? Ведь сегодня ночью правительственные силы перешли от выжидания к прощупыванию нас на предмет нашей реакции. Они отказались от временного моратория на неприменение ОМП и подвергли ракетно-ядерным ударам несколько наших объектов в Скалистых горах. Как мы можем оставить безнаказанной эту вылазку, имея теперь в своих руках такое же оружие? Как мы объясним народу своё воздержание от ударов возмездия?!

– Господин командор, полагаю, в использовании ядерного оружия нам нужно исходить из непосредственных военных потребностей, – твёрдо сказал пожилой военный советник, получивший звание бригадного генерала, очевидно, ещё от легитимного правительства Соединённых Штатов. – Когда в нашем распоряжении будет больше ядерного оружия, так, что мы сможем одновременно решать задачи и нашей обороны, и активного воздействия на природные процессы, тогда придёт пора ставить вопросы о проведении таких экспериментов. Не раньше. Сейчас мы должны защищаться от врага, чтобы выжить.

– Теоретически вы рассуждаете правильно, мистер Олдхэм, – сказал командор Франко, – но что, если, защитившись от врага и даже победив его, мы не сможем выжить потому, что вовремя не вмешались в природные процессы? Дилемма не простая.

Никто из советников не нашёлся, что на это возразить.

– Простите, если выйду за рамки моей научной компетенции, – сказал Любарский. – Это не больше, чем моё личное мнение, я даже не знаю, разделяют ли его все мои коллеги. Просто, пока все молчат, выскажу, с вашего позволения, то, что кажется мне логичным, хотя привычная логика в такой ситуации, как у нас сейчас, капитулирует. Мне представляется, что военный ответ на агрессивные действия правительственных сил должен быть. Противника необходимо всегда держать в напряжении. Он не должен оставаться безнаказанным после таких налётов. Однако ответ не обязательно должен быть зеркальным. Лучшим ответом на атомный удар не всегда является другой атомный удар. Может быть, стоит поразмыслить над тем, как вообще ликвидировать угрозу таких ударов со стороны врага? То же самое касается противодействия Мирового правительства нашим планам. Не попробовать ли выключить его совсем, учитывая, что оно сейчас находится на Луне? Да, оно труднодоступно. Но в то же время оно и более уязвимо, чем если бы сидело сейчас в Форт-Ноксе или в каком-то другом мегаполисе своего супер-государства. Надо только суметь до него добраться. Я, быть может, несколько сумбурен, прошу меня простить, я всего лишь учёный, а не стратег.