Александр Громов - Феодал

Кончилось тем, что он очнулся на песке. Смерча нигде не было. Фома пошевелился, приготовившись к адской боли, и никакой боли не ощутил. Приподнявшись на локте, он обшарил окрестности диким взглядом. Повсюду желтел песок. Лишь вдали проступали в дымке какие-то иззубренные скалы, показавшиеся смутно знакомыми. Он долго таращился на них, пока не понял, что это Спина Крокодила.

Спина Крокодила!

Только видимая с другой стороны. Фома всхохотнул диковатым смешком. Он все еще находился во владениях короля, но всего лишь в двух-трех часах пути от своего феода. Горизонтальный смерч шутя перебросил его на сотню-другую километров — и не только оставил живым, но и не сломал ни одной кости! Чудеса.

А бывают ли чудеса на Плоскости? В особенности приятные чудеса?

— Вот оно что… — прошептал он и принялся смеяться.

Его Величество остался в дураках. Никому уже было не по силам перенять феодала на пути в его родное феодальное гнездышко.

Фома смеялся долго. Но когда вышел весь смех, оказалось, что под ним, как мутный лед под пушистым веселым снегом, лежит такая же мутная ледяная ярость. Взгромоздившись на ноги, Фома погрозил кулаком бесцветному небу.

— Нужен я тебе, да? — спросил он с гадливой гримасой. — Ответь, для чего я тебе нужен? Интересный экземпляр? Стольких людей ты загубил и не поморщился, а меня — спасать? Зачем? Может, я нарушил чистоту твоего эксперимента?

Плоскость молчала.

— Или результат показался тебе чересчур уж тривиальным? И ты решил переиграть? Что молчишь? Ответь.

Он выждал несколько секунд, будто и впрямь надеялся получить ответ.

— Думаешь, я скажу тебе спасибо за то, что ты меня спас? Не дождешься. У тебя свои цели — у меня свои. Ты мне жизнь изуродовал, понял? Жизнь, сволочь! Букашка я тебе? — вдруг заорал он, кривя рот. — Букашка?! Ладно, посмотрим…

Фома не представлял себе, куда и на что надеется посмотреть. Он еще долго кричал, угрожая пескам и мутному небу и надеясь, что Экспериментатор его слышит.

И не просто слышит — ведь и белой крысе в лабиринте не возбраняется пищать, — но и понимает каждое слово.

— Еще по одной? — предложил Николай.

— Давай, — согласился Фома, пододвинув пиалу. — Лей, не жалей.

Николай не жалел. Чего ему было жалеть самогона, когда аппарат действовал бесперебойно и сырья было вдосталь? А уж угостить феодала сам бог велел. Кто бы еще приволок Николаю бак и змеевик?

После возвращения из королевства Фома запил. Радушный хозяин бывшего Автандилова оазиса сему не препятствовал — совсем наоборот. Очень медленно, но верно оазис приходил в упадок. На засеянных Автандилом полях дружно зеленели и собирались колоситься молодые всходы, все еще радовал глаз вид чайных кустов и виноградных лоз, а что до сорняков на запущенном огороде, то хозяину виднее. Ему здесь жить.

Фома больше не делал замечаний, не грозился выселить бездельника и не выкручивал рук.

Он еще ощущал себя на что-то годным сразу после возвращения. Два дня он то отлеживался, то кувыркался в постели с Бриджит, потом вышел в обычный обход. Заглянул к Борьке, не застал, перебросился парой слов с раздраженной Оксаной и продолжил кружение по феоду. Выспал и принес Пурволайненам давно заказанную обувь. Навестил Юсуфа, Джорджа и Гвидо. Отдохнул душой в компании Георгия Сергеевича, заодно снабдив его провизией. Обошел, никого не встретив, точки выброса. Казалось, жизнь вновь катится по привычным рельсам. Если бы кто-нибудь стал утверждать, что феодал сломался, Фома дал бы клеветнику в ухо. Треснуло что-то внутри — это да. Не более. С кем не бывает. Но трещины не зарастают лишь на глупом камне. Человек прочнее.

Он выспал себе новый «джентльменский набор» вместе с новеньким рюкзачком и новой одеждой. Потом еще раз наведался на Спину Крокодила и долго наблюдал в бинокль за тем, что происходит на западе. Ничего достойного внимания там не происходило. Во всяком случае, пока ничего.

После Спины Крокодила он обошел южные оазисы и на четвертый день вышел к восточной границе, к оазису Патрика, намереваясь погостить у него минимум сутки. Вместо Патрика он встретил там совершенно растерянного Борьку и окаменевшую от горя Джоан. Патрика не было.

И вот тогда-то произошел окончательный надлом. Фома сидел в хижине и тупо слушал, как все случилось. Терапевтическая ругань феодала не подействовала на упрямого ирландца. Идея пивоварения не соблазнила его. Устав жить, Патрик не стал мылить петельку — он просто ушел из оазиса, сказав жене, что намерен взглянуть на посевы. И не вернулся.

Идеальный способ покончить счеты с жизнью, избежав греха самоубийства. Зачем делать самому то, что можно доверить Плоскости?

Как оказалось, Борька уже успел разыскать в песках следы, предположительно оставленные Патриком, и прошел по ним сколько мог. Его остановило такое скопище ловушек, что перед ним спасовал даже этот адреналиновый наркоман. Ученик зябко ежился, рассказывая подробности шепотом, чтобы не услыхала Джоан. Ее наперебой пытались обнадежить: Патрик еще может вернуться. Он жив! Он одумается! Ни Фома, ни Борис, ни, пожалуй, Джоан в это не верили.

Вот тут-то и заклинило. Фома еще помог Вилли и Сой перебраться в более просторный и богатый родительский оазис, а потом направился в спальню, где первым делом выспал змеевик и бак. Вонючий самогон все же лучше вонючей браги. А главное, гораздо крепче.

Борьку пришлось отшить простыми русскими словами, чтобы не цеплялся и не мешал. Фома не желал его видеть. Он и к Николаю шел без большой охоты, но не пьянствовать же в одиночку! Да и негде. Источники воды бывают холодными и горячими, минеральными и почти дистиллированными, нет среди них только спиртсодержащих…

— За что вмажем? — вопросил Николай, держа пиалу на весу.

— Сейчас я тебе по носу вмажу… — угрожающе прогудел Фома. — Чтобы я этого больше не слышал: вмазать, дернуть, залудить… Есть жидкость. Ее пьют. Вот и все.

— Лады, за что выпьем?

— За что хочешь.

— Тогда… э-э… тогда за здоровье!

— За чье?

— Э-э… за всех.

— За всех сам пей, — отрезал Фома. — А я просто так выпью. Без тоста.

— Тогда за твое здоровье! — провозгласил Николай и выпил, не дерзнув чокнуться.

«Если оно мне еще понадобится», — добавил про себя Фома и тоже опрокинул в себя самогон. Скривился от мерзкого вкуса, сдержал тошноту, задышал.

— Закуска где?

— Нету закуски, — развел руками Коля. — Съели закуску, петух тя затопчи… Ты же последнюю лепешку и съел. Еще утром.

— Поговори у меня…

Николай сконфуженно хрюкнул и перечить не посмел. Начальства он побаивался, тем паче начальство было не в духе. От выпитого феодал только мрачнел. Иногда он начинал хрипло петь, но ни одной песни не довел дальше второго куплета. Оборвав на полуслове, рычал, сжимая кулаки, и лицо его становилось страшным. Николай маялся, не зная, как ему вести себя в случае драки — отмахиваться кулаками или спасаться бегством из собственной хаты? Менталитет русского мужика голосовал за первое, здравый смысл подсказывал второе.