Лорен Оливер - Хана. Аннабель. Рэйвен. Алекс (сборник) [litres]

Я думаю о Лине. Она наверняка лежит в безопасности в своей кровати. У меня сжимает горло, и я понимаю, что сейчас заплачу. Какая же я дура! Лина права. Это не игра. Оно того не стоило – жаркие, потные ночи, поцелуи со Стивом, танцы. Полная бессмыслица…

Единственное, что имеет значение, – собаки, регуляторы и ружья. Вот, где истина. Убежище, мое скрюченное тело. Ноющая шея, затекшие плечи. Это моя единственная реальность.

Я зажмуриваюсь. Прости, Лина. Я представляю, как она шевелится во сне, сбрасывает с себя одеяло. Я чувствую утешение. По крайней мере, Лина далеко отсюда.

Время эластично, оно зияет, как пасть, затягивает меня в длинную, узкую, черную глотку. Хотя в подвале градусов тридцать с лишним, меня бьет озноб. Когда шум рейда начинает утихать, мне становится страшно, как бы меня не выдал стук зубов. Я понятия не имею, сколько часов или минут я здесь сижу, скорчившись у стены. Зато я не ощущаю никакой боли в спине и плечах. Я словно обрела невесомость и не контролирую мышцы.

В конце концов, я выглядываю из-за листа металла, затаив дыхание. Все тихо. Регуляторы ушли и, конечно, переловили всех, кого только смогли. Тьма непроницаема. Мне по-прежнему не хочется рисковать и подниматься по лестнице, но потребность выбраться отсюда нарастает во мне с каждой секундой. Скорей!

Я на ощупь пробираюсь к комнате с окном, которое едва-едва различимо. За ним в лунном свете поблескивает трава в росе. У меня дрожат руки. Когда я подтягиваюсь, то утыкаюсь лицом в грязь, вдыхаю запах растений и борюсь со стремлением закричать или разрыдаться.

На небе, огромном и безразличном, сияют безжалостные звезды. Высоко поднявшаяся круглая луна заливает деревья серебром.

В траве лежат тела.

Я бегу.

Наутро после рейда я получаю голосовое сообщение от Лины.

«Хана, позвони мне. Я сегодня работаю. Ты найдешь меня в магазине».

Я прослушиваю его дважды, а потом и в третий раз, пытаясь угадать ее тон. В голосе Лины нет ни ее обычной напевности, ни дразнящего ритма. Я не могу понять, то ли она рассержена, то ли обеспокоена, то ли просто раздражена.

Я одеваюсь и отправляюсь в «Остановись и сэкономь» прежде, чем осознаю, что приняла решение повидаться с Линой. Я чувствую себя так, как будто у меня в животе находится глыба льда, которая делает меня окостенелой и неуклюжей. Когда я добралась домой, то каким-то чудом смогла уснуть. Правда, я видела только кошмары с собаками, пускающими кровавые слюни.

Андеграунд – это глупость. Ребяческая погоня за сказкой. Лина не ошиблась. Мне на миг представляется лицо Стива, скучающее, отстраненное. Он ждет, когда у меня пройдет приступ дурного настроения. В голове звучит его вкрадчивый голос, подобный нежеланному прикосновению: «Ты очень красивая».

Я вспоминаю одно место из Руководства «Ббс»: «Любви нет – лишь нездоровье».

Значит, я шла по краю пропасти с закрытыми глазами. Надеюсь, Лина поймет, даже если до сих пор сердится на меня.

Я проезжаю мимо витрины магазинчика, принадлежащего дяде Лины, и торможу. Я вижу только Джеда. Этот здоровяк едва способен сложить слова в фразу и спросить, не желает ли клиент купить содовую «Большой глоток» за доллар. Лина всегда считала, что он пострадал во время исцеления. Кто знает? А может, он просто таким родился.

Я сворачиваю в узкий переулок, заставленный мусорными баками и пропитанный тошнотворно сладковатым запахом застарелых гниющих отбросов. Вскоре я замечаю синюю дверь – вход в складское помещение магазина. Я постоянно здесь околачивалась вместе с Линой, пока она проверяла наличие товаров. Она обычно хрустела чипсами и слушала портативный радиоприемник, позаимствованный с родительской кухни. На мгновение сердце пронзает острая боль. Мне хочется вернуться обратно и навсегда забыть лето, андеграундные вечеринки и Анжелику. Ведь столько лет я не думала ни про амор делириа невроза, ни про вопросы из Руководства «Ббс», ни про мать и отца.

И была счастлива.

Я прислоняю велосипед к мусорному контейнеру и тихо стучу в дверь. Почти сразу же она со скрипом отворяется.

Увидев меня, Лина цепенеет. Я целое утро думала о предстоящем разговоре, но сейчас теряю дар речи. Но она сама послала мне сообщение! Почему она ведет себя так странно?

– Ты собираешься меня впустить или нет? – вырывается у меня.

Лина продолжает таращиться на меня так, будто я прервала ее грезы.

– Ой, извини.

Она нервничает не меньше моего. В каждом ее движении сквозит возбуждение. Когда я вхожу в подсобку, Лина со стуком захлопывает дверь.

– Жарко у вас.

Я тяну время. С чего же мне начать? «Я ошибалась. Прости меня. Ты права». Слова свились вокруг меня, как проволока, и застряли в горле. Они жгучие и едкие, как удар тока, и я просто не могу их расцепить. Лина тоже молчит. Я расхаживаю по комнате, не желая смотреть на нее: боюсь увидеть на ее лице то же выражение, которое было в глазах Стива прошлой ночью. Нетерпение или, еще хуже, отчужденность.

– Помнишь, я часто сидела тут с тобой? Я приносила журналы. А ты таскала…

– Чипсы и содовую из холодильника, – заканчивает Лина. – Да.

Воцаряется неловкая пауза. Я продолжаю кружить по тесному пространству. Свернувшиеся слова сгибают и разгибают металлические конечности, кромсая мою плоть. Я бессознательно сую большой палец в рот. Я чувствую легкую боль, когда принимаюсь обрывать кутикулу, и она отчасти возвращает мне прежний покой.

– Хана, – негромко интересуется Лина, – что с тобой?

И единственный вопрос ломает меня. Металл плавится, и слезы разом вырываются на волю. Я, всхлипывая, рассказываю обо всем Лине: про рейд, про собак, про треск черепов под дубинками регуляторов. Мне кажется, что меня сейчас вырвет. В какой-то момент Лина обнимает меня и принимается что-то бормотать мне в макушку. Я не понимаю, что она говорит, но это неважно. Она рядом – теплая, настоящая – и мне становится намного лучше, чем в последние месяцы. Постепенно я затихаю, сглатывая икоту и рыдания, еще сотрясающие меня. Я пытаюсь признаться Лине в том, что я скучала по ней и была дурой. Мой голос звучит глухо и хрипло.

Потом в дверь кто-то стучит, очень отчетливо, четыре раза. Я отшатываюсь от Лины.

– Кто там? – спрашиваю я, вытирая глаза.

Лина притворяется, будто она ничего не слышала. Однако она становится белой, глаза расширяются, и в них появляется страх. Стук повторяется.

– Я думала, через складскую дверь никто не ходит, – говорю я, пристально наблюдая за Линой.

В каком-то уголке моего сознания прорезается подозрение, но я не могу ни на чем сосредоточиться.

– Верно. Ну, то есть иногда… в смысле, доставщики…

Пока Лина, запинаясь, бормочет объяснения, створка открывается, и в проем заглядывает он – тот самый парень, на которого мы с Линой наткнулись, когда перепрыгивали через ворота в лабораторном комплексе. Это случилось сразу после нашей эвалуации.