Владимир Афанасьев - Астрологический суд

– Пользуйся благом, пока обладаешь им, когда же его не станет, не сожалей о нем. Или молодые люди, быть может, должны сожалеть об отрочестве, а более зрелый возраст – о юности? Жизнь течет определенным образом, и природа идет единым путем и притом простым, каждому возрасту дано его время, так что слабость детей, пылкость юношей, строгость правил у людей зрелого возраста и умудренность старости представляются, так сказать, естественными чертами характера, которые надлежит приобретать в свое время…

– Многие старики настолько слабы, что они не могут выполнить ни одного полезного для жизни дела.

– Это – недостаток, не старости свойственный, а обычный при слабом здоровье.

– Что же, и о прежних наслаждениях старость не сожалеет?

– Не сожалеет, – отвечал Пантелей. – Более того, утрата эта – превосходный дар старости. Страсти, жаждущие наслаждений, безрассудно и неудержимо стремятся к удовлетворению. Отсюда случаи измены отечеству, ниспровержения государственного строя, убийства и прочие преступления.

– Это крайние формы, – сказал Николай Андреевич. – Есть ведь и безобидные удовольствия.

– Согласен, но ведь их старики и не желают, а отсутствием того, чего не желаешь, не тяготишься, – ответил Пантелей и после небольшой паузы продолжил: – Ты говоришь, старость приближает к смерти…

– Сколь жалок старик, который не понял за жизнь, что смерть надо либо полностью презирать, если она погашает дух, либо желать – если она ведет туда, где он станет вечен, ведь третьего быть не может. Чего ж бояться, если после смерти я либо не буду несчастен, либо буду счастлив?

– Молодость, мой дорогой, гораздо больше грозит смертью. Ведь до старости доживают немногие. За что можно попрекать старость, если то же относится и к молодости? Смерть – общий удел всякого возраста. Старик получил уже то, на что юноше приходится только надеяться. Старик уже прожил долгую жизнь. Молодые умирают насильно – как сорванный плод, а старики спокойно и естественно – как увядший… – Пантелей широко зевнул и потянулся. – Как хорошо, что самый волнующий тебя вопрос мы успели обсудить. А то я так быстро стал уставать от разговоров…

– Самый волнующий?! – возмутился Николай Андреевич, нахмурив брови.

– А что такое? – искренне поинтересовался Пантелей.

– Вообще-то от разговора с тобой я хотел чего-то большего, чем вольный ролевой пересказ творения пера Цицерона.

– В самом деле? Хм… – Пантелей выдержал паузу и закрыл глаза.

– Пантелей, – обратился Николай Андреевич к собеседнику. Пантелей открыл глаза.

– Ну вот, а раньше ты не считал, что можешь со мной «поговорить»… Раньше ты считал, что слушаешь мои умные ответы на свои глупые вопросы.

Николай Андреевич чуть не захныкал, когда после последней реплики Пантелей снова закрыл глаза, замолчал и разве что не захрапел.

– Пантелей!

– М-м-м? – промычал он, не открывая глаз.

– У меня всего один вопрос! Можно? – взмолился Николай Андреевич.

– Хорошо, – смилостивился Пантелей и открыл глаза. – Я отвечу на твой вопрос…

– Я…

– Во время прошлой нашей встречи я сказал тебе, что ты ошибаешься. И теперь ты хочешь спросить у меня, в чем же заключается твоя ошибка…

– Да не-е-ет! – сквозь нервный смех проговорил Николай Андреевич.

– Вот и хорошо, что нет. Ведь я не объяснил тебе ничего в прошлый раз именно потому, что ты этого хотел. А теперь, раз уж ты не хочешь, я объясню.

– Хорошо. Какую ошибку я допустил? – проворчал Николай Андреевич, скрестив руки на груди.

– Противоречие.

– О-о-о! Теперь мне все ясно… Спасибо, что объяснил.

– Сам виноват, вопросы надо задавать правильно, – обидчиво ответил Пантелей.

– Прости. В чем заключается моя ошибка? – Николай Андреевич немного успокоился и понял, что его действительно интересует этот вопрос.

– Ты ненавидишь зло и пытаешься с ним бороться, но тем самым ты поддерживаешь его существование.

– Прости, я с тобой не согласен… – выдержав значительную паузу, заметил Николай Андреевич.

– Куда ж тебе согласиться! Ты же у нас такой благородный: собрал группу детишек, помогаешь им раскрыться, убеждаешь их в том, что они не только средства, но и цели сами по себе. Как оно! А посредством чего ты это делаешь? Посредством людей, судьбы которых кроишь вдоль и поперек по своему усмотрению. А ведь они тоже цели. Или нет?.. Сенс, ты же умный парень, прекрасный филолог. Успокойся, сядь, подумай, напиши для своих ребят сказочку, раздай по экземпляру, глядишь, прочитают да и воспитаются. Великие дела совершаются тихо. А баталии – ничтожные по своему смыслу последствия.

Николай Андреевич совсем сник, он отвернулся и замолчал.

– Что-то я устал… – сказал Пантелей.

Николай Андреевич сидел молча.

– Что ты там хотел спросить?

– Не важно, – грустно ответил Николай Андреевич.

– Вот видишь, как легко тебя сбить с толку. Надеюсь, до нашей следующей встречи ты наконец-то перестанешь зависеть от настроения. А то раз в пять лет встречаемся и уже второй раз подряд, вместо того чтобы беседовать, тратим время на демонстрацию этой твоей слабости. Так ты никогда не сможешь получить ответ на свой вопрос, – сказал Пантелей, похлопал Николая Андреевича по плечу, широко зевнул, встал с лавочки и медленно зашагал туда, откуда пришел.

Николай Андреевич тяжело вздохнул и оглянулся: старика уже не было. В парке стало тихо. Земля была усеяна серыми засохшими листьями. Николай Андреевич уставился на один из них и снова вздохнул.

Вообще-то он избегал подобного времяпровождения. Положение вещей ему представлялось только тогда нормальным, когда оно вызывало радость у окружающих. И содействие этому было первой его заботой.

Сейчас, когда вокруг не было никого, Николай Андреевич впал в апатию. И хуже всего было то, что он не мог ничего сделать. Его угнетала обстановка, но он не пытался ее сменить, потому что не знал о своем недуге, как и о своей душевной потребности, невозможность удовлетворить которую и вызвала его. Внутренний взор Николая Андреевича, как всегда, был направлен на происходящее в окружающем мире, а не в его собственной душе. Он чувствовал, что ему тяжело, но причину считал лежащей где-то снаружи: то ли погода давит, то ли полный забот день вымотал… До полного уныния оставался один шаг, как вдруг:

– Ше-е-еф! – звонкий крик «разбудил» Николая Андреевича.

Он обернулся и увидел пробирающегося через кусты Лешу с маленьким тусклым фонариком в руке.

– Ше-е-еф! Откуда вы здесь? – Леша торопливо обошел лавочку и сел рядом с начальником, радуясь случайной встрече. – Я тут проезжал мимо. Смотрю – вы. Зову-зову вас… Во-о-он оттуда! – он указал на проезжую часть. – Вы не отзывались. Я тогда свернул, припарковался – и к вам. А почему вы один? А я, когда парковался, вашу машину увидел. Еще подумал, что, может, лучше не надо идти к вам, но все равно пришел. Навязался… – восхищенный случаем нарушить уединение начальника, Леша без устали проговорил минут пять, не задумываясь над смыслом своих слов, прежде чем дал Николаю Андреевичу ответить…