Сергей Чекмаев - Социум [антология]

— Я хочу медведя, — буркнул Эрик.

— Хорошо, — сказал Фрэнк, — выберешь медведя. Какого захочешь, лишь бы он поместился в машину.

— Я хочу моего медведя, — тихо сказал Эрик, потянув к себе измазанного шоколадом зверя. — Я его уже выбрал.

Фрэнк вздохнул и взглянул на часы. Времени оставалось немного. Но все же он присел на корточки и ласково потрепал вихрастую голову сына. Восемь лет — критический возраст. В отсутствие гражданской ответственности ребенком управляют эмоции. Мальчишке надо бы уделять больше времени, но время — единственный дефицит в мире инспектора Вествуда.

— Сынок, — сказал Фрэнк, — этот медведь у тебя уже две недели, он замарался, и папа тебе купит нового.

— Я хочу синего, — упрямо повторил Эрик, отведя взгляд в сторону.

— Папа тебе купит нового синего медведя, — пообещал Фрэнк.

— Я хочу этого, — тихо сказал Эрик, — я с ним подружился.

Подбородок сына предательски дрогнул, и он отвернулся, уткнувшись носом в синтетический мех игрушки. Фрэнк снова взглянул на часы и тронул сына за плечо, но тот отдернул руку.

— Ты подружишься с другим, я тебе обещаю. Эрик… Возьми себя в руки, ты же мужчина. Давай поговорим, как мужчина с мужчиной.

Эрик покорно повернулся, размазывая по щекам непрошеные слезы.

— Ну вот, — одобрил Фрэнк, — другое дело. Ты же знаешь, какая у папы ответственная работа, верно? Ты ведь уже совсем взрослый и должен все понимать. Твой папа следит за тем, чтобы люди выполняли закон. Поэтому сам должен служить примером для всех. А ты мой сын, и поэтому должен служить примером другим детям. Ты ведь не хочешь, чтобы папе было за тебя стыдно?

Эрик мотнул головой, хотя его подбородок и продолжал кривиться.

— Ну-ну, мой медвежонок, — продолжал уговаривать Фрэнк, — папа уже говорил тебе, что мы не можем только покупать вещи. В конце концов их станет столько, что мы не поместимся в квартире. Поэтому разное старье приходится утилизировать. У твоего медведя кончился срок использования, и мы сдадим его в переработку. Таков порядок. Я слежу, чтобы все соблюдали порядок, без исключения. Все граждане. А значит, и ты. Ты тоже гражданин, верно? Мой самый лучший гражданин.

Эрик вытер слезы и кивнул.

— Да, папа.

— Вот и славно, — сказал Фрэнк, — я в тебе ни секунды не сомневался. Теперь мы поедем в школу. А на пути обратно завернем в магазин и выберем тебе подарок.

На вид ему было все пятьдесят, а по документам сорок два. Лишние годы прибавляла неухоженная борода, потертый свитер, давно вышедшие из моды очки в тонкой металлической оправе и общая запущенность. Что еще поражало в нем с первого взгляда, так это удивительное равнодушие, которым нарушитель взирал на досмотр своих вещей инспекционной комиссией. Большая часть этих вещей даже не была распакована. Единственное, чем пользовался хозяин квартиры, — книги. Столько бумажных книг, собранных в одном месте, инспектору еще не приходилось видеть. Многие из них были настолько ветхими, что едва не рассыпались от старости прямо в руках. Антикварный пережиток, не подвластный пока закону об утилизации.

— Как же вы дошли до жизни такой? — сочувственно спросил Фрэнк. — Вы меня слышите? Гражданин Вебельман!

— Я слышу вас, — ответил задержанный.

— Мне получено разобраться в обстоятельствах вашего дела, — сказал инспектор. — Не хочу скрывать, что дело серьезное. Поймите, это не праздное любопытство. Найти для вас оправдание очень сложно, пригодятся любые смягчающие обстоятельства. Поэтому я снова спрашиваю, что довело вас до такой жизни.

— До какой? — равнодушно поинтересовался нарушитель.

— До той, например, где вы сидите в старом линялом свитере.

— Но мне нравится этот свитер, — сказал Вебельман. — Я его люблю.

Инспектор вдруг подумал, как много общего у его собеседника с детьми. Фрэнку случалось не раз преодолевать упрямство Эрика, когда тот прятался за стеной показного непонимания, блокируя слух и зрение, словно закрывая невидимую дверь в ребячью душу на замок. Приходилось изрядно постараться, чтобы подобрать к этому замку ключ и восстановить контакт. Взломать воображаемую дверь ничего не стоило, но грубый подход необратимо покалечил бы детскую психику и принес только слепое подчинение вместо понимания. Фрэнк не был сторонником жестоких мер, предпочитая гибкую политику. Возможно, налаживать общение с большим ребенком следовало схожими методами.

— Вас, кажется, зовут Лев? — мягко спросил инспектор.

— Лев Соломонович, — ответил собеседник.

— А я инспектор Вествуд. Можете звать меня просто Фрэнк.

— Что вам от меня нужно, Фрэнк? — без обиняков спросил нарушитель.

Инспектор неторопливо переложил стопку книг на столе, прочитывая непонятные названия, пестревшие пугающими математическими терминами.

— Я хочу вам помочь, — ответил он. — А для этого мне предстоит разобраться, какие обстоятельства вынудили вас нарушить гражданский долг. До недавнего времени вы не имели трений с законом и считались образцовым гражданином. Поэтому я и спрашиваю, что же такое с вами случилось, Лев Соломонович.

— Я не понимаю, что вы от меня хотите, — упрямо повторил нарушитель, рассеянно теребя и без того взлохмаченную бороду.

Фрэнк показал на груду нераспечатанных коробок, описью которых занималась инспекционная комиссия, выясняя даты последнего приобретения товаров.

— Ах, это… — вздохнул нарушитель. — Бюджетом занималась моя жена… Простите, бывшая жена.

— Стало быть, семейная драма могла заставить вас позабыть о гражданском долге? — спросил Фрэнк. — Я все пытаюсь найти смягчающие обстоятельства в вашем деле.

— Драма? Не было никаких драм. Она просто собрала чемоданы, и… Но я снова не понимаю, — нахмурился Вебельман, — что вы имеете в виду?

— Господи, — фыркнул Фрэнк, — вы бесподобны! Как же можно так мало знать о мире, в котором вы живете?

— Простите, — раздраженно заметил собеседник, — меня всегда занимали несколько иные проблемы.

— Насколько я понимаю, вы математик, — сказал инспектор, кивнув на книги. — Значит, считать умеете.

— Более или менее, — иронично улыбнулся нарушитель.

— Значит, вы в состоянии вести личный бюджет в отсутствие жены. Именно это вам заявит обвинитель в суде.

— Вы сказали «в суде»?

— Да, Лев Соломонович. В суде. Именно в суде. И речь в этом суде пойдет о лишении вас гражданства. Вы понимаете, что это значит?

Вебельман снял очки и промокнул нечистым платком вспотевший лоб, силясь осознать сказанное, но у него не слишком получалось.

— Простите, — сказал он, — я никак не улавливаю логическую связь между моим бюджетом и гражданством.

Фрэнк очень глубоко вздохнул, с усилием выпустил воздух через сжатые губы и сказал: