Сергей Чекмаев - Социум [антология]

И папа почти согласился. Он бы согласился на что угодно, лишь бы спасти меня.

Я отказалась.

Я вспоминала мальчишек-колыбельников, швыряющих в траву живое существо, будто сломанную игрушку, и плакала.

И просила отца никуда не уезжать.

И мы остались. Папа разыскал лекарство и отдал за него последние кванто-купоны, имевшиеся у нас на счету. Когда я выздоровела, подрядилась развозить овощи и фрукты из нашего квартальчика по районам небоскребов — среди жителей ячеек находились еще уникумы, желавшие хоть изредка натуральной пищи. И таким образом хоть как-то помогала отцу.

А потом в квартале ячеек, прилегавшем к нашему, случился пожар. Такое бывает у нас время от времени. Нечасто — раз в десять лет в одном районе. Иногда — еще реже. Порой выходит так, что в каком-то месте накапливается слишком много чип-душ, а в другом — слишком мало. Система, конечно, следит за равновесием душ в природе, и все такое, но иногда и у нее случаются сбои. Тогда срабатывает программа «поджигатель».

Говорят, в том огне умираешь сразу и без боли. Иные спрашивают: откуда же тогда крики? А еще утверждают, что умершие в таком огне могут вообще не родиться — ну, если перенаселение душ стало слишком уж большим.

В тот год я не думала о людях, погибших в огне. Не гадала, страдали они или нет. Для меня пожар означал лишь одно: возможность подработать. Помочь отцу. Во-первых, платили за поиск выживших душ. Ну, там — попугая какого-то, улетевшего в окно от пожара, поймать или жука. Я жука нашла во дворе — большого, черного, с рогами. Чей-то прадед был. Из сгоревших. Потом его чип переключили на живого родича. Во-вторых, платили за очищение обгоревших ячеек от пепла и мусора. Потом-то система здание восстанавливала и снова заселяла людьми, но, чтобы доставлять горы мусора к более мощным распылителям, требовались человеческие руки. В-третьих, в остовах сгоревших домов отыскивались уцелевшие вещи, которые можно продать — недорого, но все же. Чудом выживших жильцов они редко интересовали — им предоставляли новые ячейки со всем необходимым.

Мы с отцом тогда продержались!

Черный усатый наглец лениво потянулся, а затем плюхнулся на экран планшета, разом свернув все окна. Разноцветные ботинки, мигнув, исчезли.

А мне захотелось обнять кактус. Гори оно все, сегодня я полью папу, как следует! В конце концов, там, где когда-то росли эти колючки, тоже бывали дожди. Я пошла за водой в кухонный отсек. Буря отправился за мной, урча, словно увидел влюбленную кошку…

А я первый раз влюбилась в школе, в выпускном классе. Мой избранник был семейником, как и мы с отцом. И отвечал мне взаимностью. Пока не услышал, что после школы я не собираюсь перебираться в ячейку.

— А ты собираешься? — удивилась я. — У тебя же здесь родители. Целых двое!

— И что? А там — нормальная жизнь, понимаешь? Нормальная, а не в статусе изгоя! Я не хочу до конца жизни копаться в огороде и разгребать пожары…

— Пожары случаются не так часто, — зачем-то сказала я.

Вскоре он уехал. Подал заявление на получение льготы, заимел свою ячейку — и был таков.

А я поступила в университет. На почвоведа. Во-первых, специальность была настолько непопулярна, что поступить на нее не мешал даже «статус изгоя». Во-вторых, считалось, что семейникам другого и не надо.

На первом курсе я влюбилась снова. Мой новый избранник носил древнее имя Мирон и был высоким, смуглым и темноглазым. Учился на престижной специальности — программист потребительской сети. И был единственный на всем курсе, кто не кривился, завидя меня, не спешил пересесть или отвесить шуточку в мой адрес. Напротив, он улыбался мне и осаживал слишком уж ретивых шутников. Он подсказывал, когда я путалась в новом для себя мире — мире, где на каждом шагу лишь жители ячеек. С теплом ко мне относился, вот. И я подумала… подумала… Эх, дура была!

Однажды я приоткрыла затуманенные розовым туманом глаза и увидела Мирона с золотоволосой девицей в обнимку. Реально — золотоволосой. То ли выкрасила так, то ли модифицировала. Она жила в районе центральных ячеек — самом элитном районе. Да, бог мой квантовый, о чем я? Он и сам там жил.

До сих пор помню ее презрительный взгляд, когда я застыла перед ними с вытянутым лицом.

— Эй, — протяжно сказала она и сладко улыбнулась, — а эта огородница, похоже, ревнует.

— Да брось ты, она просто… — начал мой герой, но увидел мое лицо и осекся. — Извини, я на минутку, — проронил он золотоволосой.

— Слушай, крошка, — Мирон отвел меня чуть в сторону. — Ты же не думала ничего такого? Я, правда, тебя жалел, неприятно было смотреть, как все они — на тебя одну. Есть в этом что-то неприглядное. Да и ты неплохая девчонка, Амелия, хоть и не повезло тебе в жизни… Бывает. Но ты же не думала, что у нас с тобой… Я давно с Линдой на самом деле!

— Да в ячейку твою она хотела пробраться, неужели непонятно, — раздался рядом все тот же протяжный говор золотоволосой. — Такому ничтожному существу и льготы, небось, не положены. — Она вцепилась в руку Мирона мертвой хваткой, чуть подалась вперед и прошипела в лицо: — Огородница!

— Линда, я же просил…

— Да что тебе вообще до этой мыши?

Да, я — мышь. Серая тусклая мышь, которую каждый может выбросить в траву. А Мирон просто пожалел несчастную. Не более. Не слушая дальше их перепалку, я зашагала прочь.

Дома я долго смотрела на отца, так и прожившего жизнь в одиночестве, на отшибе нашего мира, зачастую едва сводившего концы с концами. Я боялась расплакаться, но все же слова дались на удивление спокойно.

— Я хочу воспользоваться льготами. Я хочу переехать в ячейку. Я хочу профессию, которая даст уверенность в завтрашнем дне.

Он молчал. Смотрел на свои ладони и молчал.

— Мы можем вместе… Льгот тогда дадут меньше, ну и пусть. Поселимся вдвоем, в простой ячейке тут неподалеку. И старые друзья будут рядом.

Он молчал.

— А если не хочешь — я устроюсь и буду помогать тебе. Ты же не сможешь до конца жизни копать огород. Ты уже не так молод. А я… Я буду звонить, папа!

Он так и не сказал ни слова против.

Я видела — он не хотел, чтобы я уходила в мир, который ему столь неприятен, но отговаривать меня не стал. Не стал и понимать.

Я от души полила кактус.

Конечно же, звонила я редко. Конечно же, общий язык находился все труднее — особенно после того, как я сообщила, что перевелась на специальность «Эксперт по рекламному ублажению потребителя». О краткосрочном романе с Мироном вообще умолчала. Однажды мой герой подошел и сказал: «Ты не мышь, ты — душистый цветок, Амелия Жасмин». Я не то чтобы поверила… Но полгода мы продержались. Расстались без сожаления. Чуть ли не с облегчением — больше не надо было скрывать героя от отца. А он такого кавалера уж точно бы не простил! Он считал, что «этот отброс ячейки» и сбил меня с пути. И в целом был прав. Но не вполне. Я же успокаивала себя тем, что моей стипендии теперь хватало на двоих. А будущей зарплаты — хватит тем более.