Сергей Чекмаев - Социум [антология]

Один мой старый знакомый (впрочем, так и не доживший до старости) уверял меня, что отбивная из холофабрикатной свинки ничуть не хуже той, что приготовлена из свиньи, рожденной свиньей, а холовариант «глока» стреляет ничуть не хуже своего близнеца, сработанного на заводе в Дойч-Ваграме, — ведь это, в конце концов, вопрос договоренностей, не так ли? И все же я до сих пор предпочитаю салаты из овощей с моего огорода, а когда приходится выбирать оружие, проверяю серийные номера. Если одолевают сомнения, я спрашиваю себя: где теперь тот знакомый? И, самое главное, где теперь договоренности ?

Сомнения неизбежны. Холофабрикаторы перевернули привычную жизнь с ног на голову, и у большинства ни о чем не подозревавших потребителей случилось умопомрачение от прилива крови, а кое с кем приключилась смерть. Я пока держусь, хотя, должен признаться, от периодического пребывания вниз головой меня изрядно подташнивает. Ничто так не раздражает, как отсутствие границы между реальностью и галлюцинациями, причем — что самое неприятное — это даже не мои галлюцинации.

Когда заваривалась вся эта каша, самые дальновидные (а может, самые чувствительные) предупреждали: однажды нормальные позавидуют психам. Уже завидуют — ведь их поменяли местами. Нет, никого не выпускали из палат спецзаведений и никого в них не бросали; просто территории, попавшие в зону влияния холофабрикаторов, превратились в огромные психушки без стен и потолка. Насколько огромные? Зависит от «таланта» и воображения. Ни в том, ни в другом этим ребятам не откажешь. Более того, они непрерывно прогрессируют и совершенствуются.

Я исправляю подпорченную ими реальность. Возвращаю ей естественный вид. Уничтожаю последствия холофабрикатных творений. Реставрирую. Латаю дыры, в которых порой можно потерять рассудок. Надо признать, кое-кто из потенциальных психов с готовностью меняет рассудок на нескончаемую череду удовольствий. Я отдаю себе отчет в том, что моя работа, скорее всего, безнадежна. Я не один такой, хотя это слабое утешение. Старый мир обречен, но разве мы не знали об этом давным-давно?

Холофабрикаторы и их приверженцы считают реставраторов вроде меня ретроградами, врагами эволюции, палками в колесах неизбежности, опасными маньяками. Пусть так. Уважение взаимно. Я считаю их порождением дьявола. А может, они — это он и есть. Многоликий, неуловимый, распадающийся на пиксели. Очень уж знакомый почерк: маска прогресса и новых невообразимых возможностей, натянутая на дряхлое, сморщенное от тяжких испытаний, уже искаженное до неузнаваемости лицо матери-природы.

С некоторых пор, просыпаясь, можно быть уверенным только в одном: ни в чем нельзя быть уверенным. Даже вид из окна, знакомый до мельчайших подробностей, но не надоевший за пятьдесят лет, в одно далеко не прекрасное утро оказывается таким, что сначала мелькает мысль о продолжении ночного кошмара, потом материшься вслух, а под конец хочется взвыть от тоски. Понимаешь, что это место уже никогда не будет таким, как прежде, и в лучшем случае, после долгих стараний, сделается бледной копией, ущербной картинкой моих воспоминаний.

Иногда, пытаясь сохранить объективность, я говорю себе: но ведь и без вмешательства холофабрикаторов все непрерывно меняется, течет — если уподобить время реке; ничто не останется прежним уже в следующую секунду. Почему же меня так бесят эти ублюдки, всего лишь подгоняющие неумолимый и естественный ход вещей?

В том-то и дело. Они не подгоняют. И утратили понятие об естестве. Они безжалостно кромсают реальность скальпелями своего воспаленного воображения, зачастую плодя не просто франкенштейнов, а крайние воплощения человеческой фантазии, которая, как известно, бесчеловечна.

Но вот какая штука. Порой я дохожу до мыслей крамольных, почти кощунственных для реставратора. Я думаю: а сам-то я кто? Заделываю дыры тем же способом. Стираю и заменяю испорченное, тщетно пытаясь приблизиться к ускользающему оригиналу. В лучшем случае сохраняю бесконечную последовательность копий. Это, с одной стороны, порождает довольно циничное отношение ко всему — ведь вокруг уже почти не осталось ничего первозданного и настоящего, а с другой стороны, вызывает страшненькие вопросы, которые я задаю себе в тишине и темноте на исходе ночи: а что, собственно, меняется, когда нечто исчезает? Подозреваю, что ни черта не меняется. Провались хоть целый континент в преисподнюю, каждый из нас — реставраторов или холофабрикаторов — создаст себе в утешение новую игрушку, в каком-то смысле не хуже прежней. А как же остальные, не обладающие способностями к стиранию, подмене, сотворению? Надо признать, остальным не повезло. Им приходится относиться к тому, что их окружает, совершенно серьезно. Но нельзя принимать этот мир всерьез — тогда он убивает.

Реставрация для меня — одновременно и необходимость, и потребность, и что-то вроде хобби. Но не профессия — мне никто не платит. У меня нет работодателя. Своей наградой я считаю удовлетворение от хорошо выполненной работы — как эстетическое, так и утилитарное.

Обычно я занимаюсь этим по выходным — если, конечно, дело не срочное. Возможно, обычные дни моих трудов выбраны не случайно. В остальные дни недели трудился Господь, создавая природу и все сущее. Мне же приходится убирать все лишнее, и это ни в коем случае не располагает к мании величия. Скорее наоборот.

Нужную информацию я получаю из газет. Почти не пользуюсь интернетом. Старые газеты с репутацией внушают мне большее доверие. Они не столь суетливы и, соответственно, не торопятся врать. Во всяком случае, я надеюсь, у них еще остается время хотя бы проверить очередную «новость», прежде чем засорять ею мозги обывателя.

А я-то уж точно не тороплюсь. День мой начинается с пробежки по живописным окрестностям озера и нескольких десятков упражнений на гибкость. Я проделываю это вот уже двадцать лет не из тщеславия (все мы рано или поздно превратимся в горсть праха) и не из желания поднабраться эндорфинов, а единственно для того, чтобы поддерживать физическую форму. Иногда просто необходимо иметь приличную физическую форму. Реставрировать не так легко, как может показаться. Холофабрикаторы становятся все более изощренными в своих проекциях. Иногда к их творениям довольно трудно подобраться, не говоря уже о том, чтобы как следует поработать над ними. Ну и, конечно, львиную долю трудностей представляет собой охота на самих «творцов». Слежка может длиться часами, порой приходится побегать — притом в таких местах, которые похуже пересеченной местности, потому что являют собой даже не лабиринты искаженной реальности, а лихорадочный хаос больной агонизирующей фантазии.