Терри Пратчетт - Делай Деньги

— Так как думаете, пройдут такие деньги? — спросил он во временном затишье.

Согласованное мнение выражало, что да, могут, но им бы надо выглядеть „пошикарнее“, по словам Ловкого Поулфорта: „Знаете, больше причудливых букв и всего такого“.

Мойст согласился и раздал всем по банкноте в качестве сувенира. Оно того стоило.

— А если вдруг дело сорвётся, как переспевший уахуни, — сказал мистер Пруст, — то у вас ведь всё равно есть золото, так? В погребе заперто?

— Да, золото обязательно должно быть, — присоединился мистер Извозчик.

Последовало общее бормотание согласия, и воодушевление Мойста резко упало.

— Но я думал, мы все согласились, что золото вам не нужно? — вообще-то, они не соглашались, но попробовать стоило.

— Ах, да, но оно должно быть где-нибудь, — заметил мистер Извозчик.

— Это делает банки достойными доверия, — сказал мистер Поулфорт таким тоном сокрушительной уверенности, которая была отличительным признаком самого знающего из созданий — Человека В Пабе.

— Но я думал, вы поняли, — сказал Мойст. — Вам не нужно золото!

— Всё верно, сэр, всё верно, — мягко сказал Поулфорт. — Пока оно там есть.

— Э…, а вы случаем не знаете, зачем ему там быть? — спросил Мойст.

— Делает банки достойными доверия, — сказал Поулфорт, основываясь на убеждении, что истина усваивается благодаря повторению. И, судя по кивкам отовсюду, таково было мнение Улицы Десятого Яйца. Пока золото где-то было, банки были достойными доверия и всё было нормально. Мойст от такой веры чувствовал себя униженным. Если золото где-то есть, точно также цапли перестанут есть лягушек. На самом же деле никакая сила не могла заставить банк быть достойным доверия, если он не хотел таким быть.

Но всё равно, даже так, неплохое начало для первого дня. С этим можно работать.

Начался дождь, не проливной, но один из таких добротных дождей, в которых почти можно обойтись без зонта. Никакие кебы по Улице Десятого Яйца не ездили, но один стоял у обочины на Проигрышной Улице, с лошадью, склонившейся в упряжи, кучером, ссутулившемся в пальто и фонарями, мерцающими в сумраке. Поскольку дождь переходил в капательно-промокательную стадию, то вид кеба для промокших ног был в самый раз.

Мойст поторопился к нему, забрался внутрь, и голос во мраке произнёс:

— Добрый вечер, мистер Липовиг. Как приятно с вами наконец-то встретиться. Я Пупси. Уверена, мы станем друзьями…

— А знаешь, это было здорово, — произнес Сержант Стражи Колон, когда фигура Мойста фон Липовига скрылась за углом, продолжая набирать скорость. — Он вылетел прямо через окно кеба, не задев края, наскочил на того подкрадывающегося парня, я ещё подумал, очень хорошо прокатился, когда приземлялся, и всё это время не выпускал собаку. Не удивлюсь, что он раньше уже такое делал. Но, тем не менее, в целом я должен его упрекнуть.

— Первый же кеб, — согласился капрал Ноббс, покачав головой. — О боже, о боже, о боже. Не подумал бы, что такой человек, как он, на этом даст маху.

— Вот и я в точности того же мнения, — отозвался Колон. — Когда знаешь, что у тебя есть враги по-крупному, никогда, никогда не залезай в первый же кеб. Закон жизни. Даже то, что под камнями живет, это знает.

Они понаблюдали, как ранее подкрадывающийся человек мрачно подбирал остатки своего иконографа, пока Пуччи орала на него из кареты.

— Готов поспорить, что когда придумали первый кеб, никто не посмел в него сесть, а, сержант? — радостно заметил Нобби. — Спорим, что кучер первого кеба каждую ночь возвращался, помирая с голоду от того, что все этот закон знают, да?

— Да нет, Нобби, с людьми, у которых нет врагов по-крупному, всё будет нормально. Теперь пойдём и отчитаемся.

— Что это вообще значит, „по-крупному“, — проворчал Нобби, когда они направились к зданию Стражи на Требушной Улице и к верной перспективе чашечки горячего сладкого чая.

— Это значит крупные враги, Нобби. Очевидно же, как нос на лице. Особенно твой.

— Ну, она крупная девочка, эта Пупси Щедрая.

— И скверно иметь таких врагов, как эта семейка, — высказал мнение Колон. — Каковы ставки?

— Ставки, сержант? — невинно спросил Нобби.

— Да ведь это же ты их собираешь, Нобби. Ты всегда их собираешь.

— Не могу никого привлечь, сержант. Предрешённый исход, — пожаловался Нобби.

— А, ну да. Разумно. Липовига к воскресенью найдут обведённым мелом?

— Нет, сержант. Все думают, что он победит.

Мойст проснулся в большой мягкой кровати и подавил крик.

Пупси! А-а-а-а! И в состоянии, которое склонны деликатно называть „дезабилье“. Ему всегда было интересно, как выглядит дезабилье, но он никак не ожидал увидеть его так много за раз. Даже теперь некоторые из его клеток памяти всё ещё пытались умереть.

Но он не был бы Мойстом фон Липовигом, если бы определённый запас беззаботности не объявился залечить раны. В конце концов, он вывернулся. О да. Это было не первое окно, в которое Мойсту приходилось выпрыгивать. И яростный крик Пупси был почти таким же громким, как треск упавшего на булыжники иконографа того типа. Старая ловушка с наживкой на сладкое. Ха. Но он уже очень давно не делал чего-то нелегального, чтобы поддерживать разум в должной форме циничной предосторожности. Год назад он бы не заскочил в первый же кеб, это уж точно. Хотя, если поразмыслить, только очень странные люди способны подумать, что его может привлечь Пупси Роскошь; он не мог представить, чтобы такому поверили в суде.

Мойст встал, оделся и с надеждой прислушался, нет ли признаков жизни на кухне. Признав их отсутствие, он сделал себе чёрный кофе.

Вооружившись им, Мойст прошёл в кабинет, где в своём ящике дремал мистер Непоседа, и на столе обвиняюще лежала обвиняюще чёрная шляпа.

Ах да, он же собирался кое-что с ней сделать, не так ли?

Мойст достал из кармана пузырек с клеем — из числа таких удобных, с кисточкой на крышке — и после аккуратного размазывания стал наклеивать сверкающие хлопья как можно ровнее.

Он всё ещё был поглощен этим занятием, когда в зоне его видимости, подобно солнечному затмению, вырисовалась Глэдис, держа то, что оказалось беконно-яичным сэндвичем длиной в полметра и толщиной в пару миллиметров. Ещё она принесла ему копию Таймс.

Мойст простонал. Опять он попал на переднюю страницу. Ему это очень часто удавалось. Это всё из-за его атлетического языка, который сбегал от него каждый раз при виде блокнота.

Э… Он ещё и на вторую страницу попал. О, и в колонку редактора. Да чтоб его, даже на политическую карикатуру, которые никогда не были смешными.

Первый Мальчишка:„Почему Анк-Морпорк не как необитаемый остров?“

Второй Мальчишка:„Потому что когда ты на необитаемом острове, тя не могут укусить акулы!“