Эммануил Зеликович - Следующий мир

Ежедневно я навещал мистера Брайта, неизменно заставая его за одним и тем же занятием — он рылся в груде листов и записок, усердно диктуя стенографисткам отчет. При этом я не мог не обратить внимания на замечательную плотность и качество голубой бумаги, на которой были набросаны его путевые впечатления. Подобной бумаги я никогда еще не видел, и на мой вопрос, где она куплена, мистер Брайт неопределенно ответил, что она не покупается, а дается даром в «следующем» за нами мире.

В течение почти трех недель мистер Брайт никого, кроме меня, не принимал, посвящая все время составлению отчета. Когда этот последний был готов, мистер Брайт вручил вместе с копией открытого письма мистера Брукса, адресованного коллегии профессоров при государственном университете, один экземпляр отчета. При этом мистер Брайт сообщил, что отчет начинается согласно выраженному профессором желанию с предпосылок, приведших его — Брайта — благодаря весьма странной и счастливой случайности к знакомству с профессором. Без этого, по его словам, отчет был бы неполным и некоторые моменты происшествия, а также поведения и взаимоотношений его и профессора оставались бы неясными.

Я тотчас же поспешил домой и приступил к чтению. Отчет настолько увлек меня, что я, не раздеваясь, читал его всю ночь напролет и не заметил, как наступил яркий день; вошедший в кабинет в 11 часов утра сын застал меня кончающим чтение при свете электрической лампы.

Нижеприводимый текст отчета является точной перепечаткой оригинала без каких бы то ни было изменений и пропусков, за чем я строго следил.

Оскар Бэркленд.

Окончив высший инженерный институт, я сразу же попал на службу в крупное объединение электрических заводов.

После работы я возвращался обычно домой, обедал и, ложась на диван, просматривал газеты и технические журналы. Узнав все новости, я приступал к чтению своей излюбленной литературы — романов Уэльса, которые, после шума завода, переносили меня в мир фантазии. И не раз, предаваясь мечтам — я ставил вопросы: «А не возможно ли это на самом деле? Быть может, где-либо в глуши, никем неведомый, работает ученый-фанатик над какой-нибудь проблемой вроде полета на луну?.. Как бы я поступил, если бы мне предложили участвовать в такого рода чудовищно-фантастической экспедиции?» Не решив эти вопросы, я отправлялся на концерт или в клуб играть в шахматы.

Так проходили месяцы. Это монотонное времяпрепровождение наскучило мне, и я начал подумывать, как бы его изменить. Случай вскоре представился: я познакомился с семейством популярного в нашем районе врача и был приглашен в ближайшее воскресение на чай. Итак, через четыре дня я сидел с печеньем в руках за чайным столом и разглагольствовал по поводу разрабатываемого мною проекта электрификации торфяных болот.

Мои посещения семейства врача становились с течением времени все чаще и чаще, пока, наконец, я не стал необходимым членом семьи. Но и сам я, не зная, чем заполнить время, не мог более обходиться без этого гостеприимного дома. В особенности я скучал в отсутствие старшей дочери врача Мод — двадцатилетней девушки, с которой очень сдружился…

Мод интересовалась моей работой и постоянно была в курсе моих дел. Я увлек также и ее в мир моих любимых романов, и все это сблизило нас. Вскоре я сделал предложение, и Мод стала моей женой. Через год наше семейство обогатилось дочкой, превратившей нас в счастливых родителей.

Мы прожили спокойно и счастливо еще один год, пока не разразилась ужасная эпидемия. Все помнят, вероятно, то кошмарное время, когда вымирали целые семьи, опустошались кварталы, когда, больницы были полны умирающими, а дома — мертвецами. Сначала заболела Мод, потом — маленькая Лили, а затем последовал и я. Что было дальше, я не помню: впав в бессознательное состояние, я очнулся через несколько недель на больничной койке и был настолько изнурен и слаб, что едва мог говорить. Вскоре мне сообщили, что через три дня после помещения всех нас в больницу Мод и Лили одновременно скончались. Я провел бессонную ночь и на следующее утро увидел в зеркале желтое, исхудалое лицо, поредевшие волосы и седины на висках.

Через неделю меня уже выписали. Завод продолжал работать, но значительно сократил масштаб своей деятельности. Мое место во время болезни было занято другим, и, таким образом, я остался без работы. Предстояло еще одно потрясение: из семейства родителей Мод выжил один только младший сын — студент.

Надо было жить. Сгорбленный, с трудом передвигая ноги, я заставил себя искать работу. Сначала я пытался устроиться в качестве инженера, но, — увы! — напрасно я обивал пороги заводов и технических контор: эпидемия еще более увеличила безработицу, и, кроме того, жалкая фигура, которую я тогда представлял собою, не говорила в мою пользу. Тогда я решил взяться за любую работу и бесконечно ходил, искал и предлагал свои услуги, но неизменно получал один и тот же ответ. Вторую половину дня я проводил на диване среди густых клубов табачного дыма, предаваясь своим тяжелым мыслям, становившимся со дня на день все острее и мучительнее. Временами меня терзал неистовый кашель — следствие болезни и папирос, которые я, не переставая, курил круглые сутки. Остатки моих сбережений быстро таяли. Вскоре пришлось отказаться от квартиры, переменив ее на тесную полутемную конуру. Эта перемена явилась отчасти желанной: каждый угол опустевших комнат ежеминутно напоминал о тяжелой утрате и с болью отзывался на издерганных нервах. Начиная терять надежду на получение работы, я вынужден был приступить к продаже ненужных предметов. Когда же иссяк и этот источник дохода, пришлось заложить мало-помалу и большинство необходимых вещей. Наконец, я лишился своего пальто и вскоре окончательно обнищал. И так — без просвета и надежд — протекали недели.

Расшатанный болезнью и потрясенный горем организм нуждался в спокойствии и хорошем питании, о чем не могло быть и речи. Я начинал, наоборот, голодать и, вместо поправки, еще более ослабел. Напоминания хозяйки об уплате за комнату, делавшиеся сначала в вежливой форме, становились настойчивее. И вот, находясь однажды в состоянии крайнего отчаяния, я подумал внезапно о самоубийстве: жизнь потеряла для меня всякое значение, а то жалкое существование, которое я влачил, являлось лишь мукой. Я стал ко всему безразличен и окончательно впал в апатию. Но все же я пытался получить какую либо работу. Не имея возможности покупать газеты, я заходил по вечерам в ближайшую пивную, где, взяв кружку дешевого пива, мог бесплатно просматривать объявления с предложением труда.