Александр Мееров - «Защита 240». Роман

«А, телефон», - понял наконец он и потянулся к трубке.

- Я вас слушаю. Да, Зорин… А-а-а, Иван Алексеевич! Очень приятно. Рад, что прибыли. Вы откуда говорите? С проходной? Хорошо. Я сейчас распоряжусь в отношении пропуска… Жду, Иван Алексеевич, жду!

Зорин аккуратно сложил страницы проекта в папку и положил ее в сейф.

Титов вошел в кабинет знаменитого академика. Зорин, весь в белом, маленький, худощавый, с белоснежной бородкой, поднялся навстречу ему. Иван Алексеевич давно не видел Зорина и, зная о его болезни, представлял себе, что он выглядит гораздо хуже. Подвижной, приветливый, с густыми морщинами у темных, много повидавших глаз, Зорин не производил впечатления больного.

Титов не без волнения пожал сухую, теплую руку человека, сделавшего необычайное открытие, а когда Зорин пригласил его сесть, устроился в кресле, невольно продолжая оставаться подтянутым и особо почтительным в течение всего разговора. Каждый раз, когда он встречался с Викентием Александровичем, его не покидала приятная мысль, что вот сейчас он сидит лицом к лицу с мудрым, так много сделавшим для науки человеком. Не покидало сознание, что перед ним живой, знаменитый современник.

- Я рад, что вы приехали, Иван Алексеевич, рад! Хорошо, если удастся распутать эту неприятную историю. Должен признаться, беспокоит она меня. Вы, конечно, понимаете, почему? - Зорин замолчал, и только тут Титов заметил нездоровый старческий румянец на лице академика.

- Да, - продолжал со вздохом Зорин. - Волнует. Мне всегда бывает больно, когда с нашими открытиями связывается что-нибудь нехорошее. Страшно думать, что дело, которое может принести людям столько добра, используется иногда в целях пакостных. Подумайте только, вся эта охота за нашими секретами вовлекает подчас в липкие сети предательства людей, быть может и не плохих по своей натуре… Неужели и Никитин…

- Вы напрасно волнуетесь, Викентий Александрович, - мягко попробовал вставить Титов, заметив, как изменился Зорин, когда заговорили о Никитине, - может быть, Никитин и не виноват.

- Не знаю… Ничего не знаю. Очень огорчен буду, если этот молодой человек… Давно он здесь работает, немало сделал и, поскольку я могу судить… Впрочем… - академик задумался и, потеребив мягкую, реденькую бородку, тихо закончил: - Как трудно бывает подчас знать о человеке хотя бы что-нибудь, и никогда нельзя узнать о нем все.

- Ну, что вы, Викентий Александрович, у нас люди…

- Вы помните Алексея Семеновича? - перебил Титова Зорин.

- Протасова? Ну как же, отлично помню, и, нужно сказать, история с его исчезновением мне до сих пор не дает покоя…

- Думается, что она не дает покоя еще кое-кому… Там, за рубежом.

Зорин вышел из-за стола. Титов тоже поднялся, но академик усадил его в кресло и стал медленно расхаживать по кабинету, то подходя к книжным шкафам, то наклоняясь над приборами.

- Вы уже ознакомились с отчетом Международного конгресса биофизиков?

- Ознакомился, Викентий Александрович. Есть очень интересные работы. Особенно, как мне кажется, Дюка и Кеннеди. Они сумели блестяще выполнить экспериментальную часть работы, решили задачи, имеющие большое практическое значение. Мы внимательно следили за работой конгресса и немало волновались, Викентий Александрович…

Зорин быстро повернулся к Титову и посмотрел на него вопросительно.

- …Как бы там не подстроили каких-нибудь провокационных штучек.

Зорин подошел к лабораторному столу и стал сосредоточенно рассматривать осциллятор.

- Ничего неприятного не было? - тихо спросил Титов.

- Неприятного? - Зорин оставил прибор и взглянул на Титова. Особенного ничего, если не считать встречи с Эверсом.

- Там был Эверс?

- Да, представьте, неувядающий тип. Выступал блестяще по форме и, как всегда, туманно по существу, деятельно участвовал в нескольких подкомиссиях. Встретился со мной в кулуарах и приветствовал как ни в чем не бывало. Виду не подал, что уезжать ему отсюда пришлось более чем поспешно. Теперь недосягаем! - развел руками академик.

- Делец от науки.

- Прохвост от науки! - резко поправил Зорин, подошел к столу и тяжело опустился в кресло. - Да, так о чем это я? М-м-м… Прохвост… кулуары… работы Дюка и Кеннеди… Ага! Перед самым отъездом в Москву ко мне подошел Харнсби.

- Биофизик?

- Да, автор небезызвестного труда по ионной теории возбуждения. Так вот, обратился с просьбой - не могу ли я оказать ему услугу. Он был бы мне бесконечно, видите ли, благодарен, если бы я смог лично, «умоляю, коллега, лично», передать записочку… Протасову.

- Протасову?

- Да, представьте себе - Про-та-со-ву! У меня создалось впечатление, что «уважаемый коллега» почему-то из моих уст хотел услышать об исчезновении Протасова.

- И вы?

- И я взял записочку и передал ее, но не Протасову, конечно.

Титов задумался. Зорин снял трубку и, вызвав заместителя директора института, попросил его зайти с личным делом Никитина.

- Да, так о Никитине. Говорите, у вас с капитаном есть конкретные предложения?

- Есть, Викентий Александрович.

- Расскажите.

Титов рассказал об общем плане проверки, разработанном вместе с капитаном Бобровым.

- Ну что же, Иван Алексеевич, сделать это, пожалуй, удастся. И это удобнее всего сделать в лабораториях Резниченко. Ведь он вас не знает. Так, значит, сейчас вы снова отправляетесь в поселок? Хорошо. К вашему возвращению я все подготовлю.

Титов встал. Зорин вышел из-за стола проводить его. У двери он спросил:

- Дополнительные данные о браунвальдском деле не получены, Иван Алексеевич?

- Боюсь, Викентий Александрович, что это дело уже нельзя назвать «браунвальдским». Видимо, оно перешло в другие руки.

- Перекочевало за океан?

- Кажется, да.

- А об инженере Крайнгольце, оказавшемся в Америке, есть что-нибудь?

- Нам попалась в газетах вот эта заметка. Больше ничего не удается узнать.

Титов вынул из блокнота выписку из гринвиллской газеты и протянул ее Зорину:

«Гринвилл. В ночь на 10 августа здесь разразилась сильная гроза. В окрестностях города ударами молний было подожжено несколько ферм. Пожар возник и на вилле Пейл-Хоум. Во время пожара погиб доктор Пауль Буш, гостивший у инженера Крайнгольца. Хозяин виллы в тяжелом состоянии отправлен в больницу».

Ушел Титов, явился заведующий отделом кадров с личным делом Никитина, звонил телефон, приходили и уходили руководители отделов - жизнь института шла своим чередом, а беспокойные мысли не покидали старого академика. Никитин - Резниченко, Резниченко - Никитин. Чем закончится дело с этими молодыми людьми? Как воспримет Резниченко решение комиссии?

Принесли почту. Зорин быстро перебрал конверты, вскрыл письмо Бродовского. Перечитал ровно, округлым почерком написанные строки. «Молодец Михаил Николаевич! Молодец, право!.. А что если они объединят свои усилия и продолжат работы над биоксином… Надо хотя бы таким образом попробовать смягчить удар», - подумал академик и вызвал к себе Резниченко.