Олег Дивов - Модноверие [Антология]

Маманя-комбат. Все вниз!

Через десять минут. Подножье Великой Тартарской стены.

Политрук. Дыра, однако. Неожиданно.

Маманя-комбат. Ты же говорил, что керамогранит заграничный да зачарованный?! Как так-то?!

Политрук. Заграничный был, китайский. Сивух знает, как пробились, гады.

Маманя-комбат. Вдогон идти надо срочно! Только на чем идти-то? Кони разбежались все, да и не успели бы на них.

Политрук. Да есть один спецтранспорт быстрый — вимана уркаимская. Тип «Хлынов». Но не испытан еще толком — добровольцев на то пока не нашли.

Маманя-комбат. Ладно, тащите сюда Коромысла, его добровольцем назначим. Только в штрафроту опять переведите.

Через пятнадцать минут.

Коромысл. Вимана наша, говорите? А чего она бумажная-то вся? У нас «Хлыновы» железные, да еще и с укладом стальным поверх рубки!

Маманя-комбат. Окстись, касатик! Да, было про то в грамотке приложенной, так ведь он и бумажный-то еле летает! Какой ему еще уклад?

На следующий день. Град Тар-Тар — столица Великой Тартарии.

Коромысл. Не успели мы, однако. В полный рост рептилоиды мирным населением харчуются!

Политрук. Верно подмечено — оголодали они за стеной сильно. В том и место слабое — при еде слух у них исчезает и речь пропадает. Тупеют изрядно, прямо скажем. Рули ко дворцу!

Через пятнадцать минут.

Тартарский император. Как допустили прорыв рептилоидов? Всех сгною на Колыме!

Маманя-комбат. Виноваты мы сильно, Ваше Великоблагородие, не углядели за демонами. Предали нас рептилоиды! Никогда такого не было и вот опять… Но готовы все быстро исправить!

Тартарский император. Три часа даю по милости великой! Все возвернуть как было!

Коромысл. Может, на Колыму согласиться? Там тихо, спокойно, ужином кормят. Когда еще туда рептилоиды доберутся.

Политрук. Погодь пока с Колымой. Мысль одна есть — а что, если тварь подопытную поясом подрывным обвязать и к самке главной заслать под видом кормильца?

Коромысл. Запретные толибабские хитрости предлагаешь? Хотя может сработать…

Через час.

Коромысл. Не, не сработал хваленый толибабский метод — охрана у рептилоидов бдит! Помрем мы тут все.

Политрук. Не должны помереть! Еще одна думка есть — раз они от камня алатырного волю теряют, так давай его зельем подрывным обложим и запустим? Только из дрыномета лучше дальнострельного, а то предчувствие у меня нехорошее.

Через месяц. Великая Тартарская стена, лазарет.

Из докладной грамоты ратоборца-воеводы первого разряда потайного ведунского приказа Уркаимского перуната Коромысла: «Что было опосля, помню смутно. Свет по очам как кистенем вдарил, ажно помутился разум мой надолго. А сразу после ухи заложило от шума великого, да так, что две седмицы потом не слышал ничего. Еще морду подпалило, да ребра поломало, но это ничего, дело житейское.

Очухался я в хоромах лекарских тартарских, на стене уже. А со стены той и стольный град видать было — весь он в выси поднялся пылью бусовой, а внизу дыра теперь зело изрядная, только в глубину с полверсты будет. В общем, не сбрехали прознатцы персидские насчет силы предивной алатырь-камня».

Маманя-комбат. Спасибо, добрый молодец, что грудью меня своей геройской от волны ударной да света злого прикрыл!

Коромысл. Здрава будь, боярыня! За слова добрые благодарствую, но будет-то что теперь? Ведь не токмо рептилоидов в труху всех перетерло, но и тартарцев тьмы многие побило!

Маманя-комбат. А по мне, так удачно все вышло. Рептилоидша главная померла вкупе с императором нашим да и начальством прочим, унтер-раджу еще раньше закусали, так что во всей Тартарии старшая по званию теперь я. Одного только в толк не возьму — что там так рвануло-то?

Коромысл. Однозначно рептилоиды это, матушка! Поди, колдунство какое злочинное творили, когда им прилетело. И что-то сразу пошло не так.

Маманя-комбат. Ну-ну. Ладно, короноваться мне пора в императрицы. И первым же указом матриархат введу! Пойдешь ко мне любимым мужем? Комбатов уцелевших тоже к делу пристроим.

Коромысл (про себя). Навальным грехом соблазняют! Срам-то какой!

(Вслух.) Да я всей душой! Люба ты мне! Вот только на Уркаимщину мухой метнусь, орден и звание новое за зелье добытое получу и сразу обратно! Ну а если рецепт зелья подрывного привезу, так вообще озолотят нас. Свей тот болтал, что моча для зелья того потребна, да камня два — один черен, а другой вонюч.

Маманя-комбат. Все врут. Какая моча? Ее только для поправки мозгов лекари прописывают. А зелье искомое из снарядов старых выплавляем. Много их за стеной валяется после войны древней, когда пращуры наши общие хунвейбинов из Пекина выбивали.

Коромысл. И как быть-то?

Маманя-комбат. А как хотите. Тола дать можем, по две пригоршни в одни руки. Если мало, сами в зону рептилоидную идите, хабар новый искать.

Коромысл. Да и сходим, если политрука в помощь дадите. Толковый он.

Маманя-комбат. Был толковый. Не обмануло Шаюлиня предчувствие скверное. Зато с Сивухом сейчас, поди, в Ирии бражничает. Кстати, подручного твоего, Жироморда, изловили уже. На бамбуке молодом сидит, о вечном думает.

Через неделю. Великая Тартарская стена, каземат.

Коромысл. Сбежать хотел? Один?! Что, помогли тебе твои свеи, злыдень подлючий?

Жирослав. Куда сбежать-то?! Не так все было!

Коромысл. По уставу тебя положено вывести в чисто поле, поставить лицом к стенке да на суку ясеня священного вздернуть!

Жирослав. Пощади, воевода! Дозволь слово оправдательное молвить!

Коромысл. Ладно, валяй. Добрый я сегодня. Швидче только!

Жирослав. Так вот, нес я по молодости службу на заставе полуденной, где кордон со жмуратом толибабским. Эх, и хлебнул я там лиха — жратвы нормальной нет, воды нормальной нет, баб нормальных нет, толибабы одни.

Коромысл. Да знаю я толибаб тех. Волос у них длинный да отроков естествуют, кои бабчами рекутся. Но ты попрытче давай басню свою пересказывай, руки на дрыномете занемели уже.

Жирослав. Виноват! Служил в части нашей хоругвеносец один старшой, Задославом звали. И поделом так звали, ибо вор был страшный и продал толибабам целых десять возов с дрынами. Когда во благовремение повязал его сыск особистский и на судилище воеводское приволок, стал Задослав челом бить и просить о милости. Потому как он не просто сбрую воинскую ворогу продал, честь свою и части нашей порушив, а задумал злоумышление супротив ворога хитроумное. Мол, дрыны все эти подпортил умело — где железку до хрупкости полной в уксусе выкипятил, а где и древко пилкой лобзиковой подпилил в местах разных.

Коромысл. Красиво плетешь. И в чем намек-то здесь добрым молодцам?

Жирослав. Так ведь самый прямой намек-то! Воевода наш полковой на судилище пригорюнился сильно — его же холоп ворогам продался, а за то и лычки снять могут, и меньше взвода дать на заставе в землях новых, гиперборейских. Но, услышав речь Задославову, опять в бодрость впал и пообещал прилюдно, что ежели все это правда, то выпишет тому орден и куяк с плеча своего.