Олег Дивов - Модноверие [Антология]

— Как прошло? — шепотом спросил Михалыч.

— Не очень, — вздохнул Серега. — Он меня срисовал, заволновался… Короче, пришлось кое-что применить.

— Свидетели?

— Нет, никто ничего не понял.

— Ну, и то добро…

— Итак… — Вероника стянула резиновые перчатки. — Сбой прошивки — однозначно. Психика поехала — причем неслабо. Теперь его опять в инкубатор. Как это случилось, не знаю.

— Я же говорил… — вздохнул Михалыч. — Нельзя с таким индексом в монастырь. Держать в инкубаторе.

— Или в дурке, — серьезно заметил Серега.

— Да, или в дурке, под каплями. В общем, наша общая недоработка. Доложу по инстанции. Какой-то сраный гипнотизер сломал посвященного. Это не дело. Но мы ж такие гуманные, мы человека жалеем… Да ну…

— Жалко пацана.

— А что жалко? Купируем всплески, устроится куда-нибудь, хоть пылесосы продавать… Работа у нас такая, не нервничайте.

— Что, едем? — Вероника взяла салфетку и аккуратно вытерла пот со лба.

— Нет, не едем, — усмехнулся Михалыч. — Вы отдыхайте, а я это дело закончу.

Михалыч прошел на территорию, как горячий нож сквозь масло. Скинул капюшон, нашел хозяина.

— Это ты, что ли, волхв Ратибор?

— А ты кто такой? — Хозяин выпучил глаза.

— Слушай меня. Завтра встанет снова солнце. Ты проснешься и увидишь. Как роса стекает с листьев. Как идут на поле козы. И река течет, блистая. И трава укрылась ветром. Все, с тебя достаточно.

— Что ты несешь, чужак?

— Это уже не твоего ума дело.

— Нет уж, будь добр, отчитайся, кто такой и зачем пришел, — насупился Гена-Ратибор. — А то сейчас ратоборцев своих позову и…

Несмотря на внешнее спокойствие, Михалыч был сейчас словно натянутая тетива. Его спина взмокла, пальцы дрожали. У противника был слишком крепкий панцырь.

Но вот сила Дара преодолела его. Гена-Ратибор как-то поник, лицо его обмякло.

— Пойду я… — промямлил он и отвернулся…

Ратибор затушил костер ведром воды и крикнул:

— Соберитесь в круг, люди!

Все собрались, удивленно и тихо переговариваясь.

— Вот! — Он бросил перед собой два мешка. — Тут ваши деньги, ваши вещи, золото… Заберите это обратно и отдайте тем, кто истинно нуждается. И вот…

Он показал какую-то бумагу.

— Мой дом — больше не мой дом. Я подписал дарственную, я отдал его детскому дому, им тут будет хорошо летом. А идолов спилите и заготовьте на дрова. Сам же я вас покидаю. Я не волхв Ратибор, я простой Гена, бывший начальник участка в строительном управлении. Прощайте и живите по совести.

Он закинул за спину рюкзак и вышел за ворота, сопровождаемый растерянными взглядами.

— Смешно получилось, — ухмыльнулся Серега, выворачивая руль. — Ловко ты его, Михалыч, перекодировал.

В свете фар замелькали пятна на ночной дороге, где-то светились редкие огни поселков и ферм.

— Ага, ловко… — угрюмо ответил Михалыч. — Сам чуть не скопытился. Сильный оказался, стервец.

— Ну, на то ты и мастер. А что такой хмурый?

— А чего веселиться? Прошляпили сбой у крестника, последствия допустили. Это брак в нашей работе.

— Ребят, не орите! — Вероника сидела рядом со спящим Ильей, держа ладонь на его лбу и прощупывая волны. — Ему спать сейчас надо, а не ваши балаболки слушать.

— Ладно, мы тихо, — Михалыч снял и протер очки. — Вот ты, Сережа, молодой, ничего не понимаешь…

— Все я понимаю!

— Ничего не понимаешь. Помнишь, как мы тебя взяли? Я помню. Сидел у метро в военном костюме, инвалида изображал и мелочь клянчил.

— Нормально клянчил, — пожал плечами Серега. — На еду, пиво и интернет хватало. Ну, и крыше платить.

— Вот. А если бы мы тебя не взяли, не проверили? Если б понял свой Дар? Мог бы куда угодно попасть — или к такому вот отребью, или даже, не дай бог, в правительство. Наворочал бы дел.

— Ну… не исключено.

— Вот потому и работаем. Простой человек с чудом в руках — он опасный, потому что незрелый еще. Его придерживать надо, контролировать. Вот когда научится, тогда уже…

— Тогда уже выпить надо, притомился я за сегодня.

— Да где ж ты выпить возьмешь ночью?

— А у меня с собой! — расхохотался Серега. — По чуть-чуть-то можно?

— Ну, только по чуть-чуть… если что, опять гаишника торкнешь, доедем как-нибудь… Я поддержу.

— Я с вами! — включилась Вероника.

Вечер угасал, уазик с помятым бампером переезжал мост через спокойную Оку.

— Без допуска не могу, Сергей Алексеевич! — молодой, но очень серьезный сотрудник даже не смотрел на неприметного гостя в потертом пальто. Он обращался исключительно к сопровождающему, почтительно обращался, сожалея, что вынужден отказывать, и Воротников с легким ознобом подумал, что даже представления не имеет, какие у Сереги погоны.

— У вашего гостя пропуск только на четвертый этаж, а в спецзону необходимо дополнительное разрешение. Вы же знаете порядок…

— Сейчас будет разрешение. — Сергей раздраженно дернул щекой, и Воротников узнал этот жест: помнил еще со школы. Обычно это означало немалые неприятности всем, включая и их самих, тихого «зубрилу» Вальку и правильного до идеальных стрелок на форменных брюках комсорга Серегу Дорохина.

Валентин привычно вжал голову в плечи. Начинается…

Дорохин крутил диск внутреннего телефона с такой силой, что, казалось, аппарат сейчас треснет и задымится. Когда на том конце ответил кто-то властный, Серега не дал ему произнести и пары слов. Напористо разъяснил суть проблемы, должность и фамилию гостя.

— Кто? Валентин Арнольдович? — переспросил голос так громко, что услышали все в комнате. — Не родственник?

Да, нелегко с такой фамилией. Но эта еще ничего, говорят, в соседнем доме жил пенсионер Чебриков, так ему продавец в мясном отделе лучшие части оставлял. Потом узнал, правда — обиделся и вообще перестал разговаривать.

На первом собеседовании в Конторе Валентину сразу задали этот же вопрос: не родственник? Сотрудник внимательно выслушал ответ, покивал сочувственно, и продолжил заполнять анкету, время от времени «выстреливая» в Воротникова короткими фразами. Конечно, он прекрасно понимал, как работает механика выуживания сведений у спецов Конторы, но… неожиданно для себя разговорился. И про пустующую кафедру, наследие путаника Забелина, источники панславизма, про затяжные и жестокие подковерные войны сторонников норманской теории с антинорманистами. Собеседник казался таким внимательным и понимающим, что доцент Воротников, скорее всего, просто обрадовался, заполучив наконец внимательного слушателя. И только по дороге домой сообразил, КОМУ он все это выложил.

Контора Глубокого Бурения по пустякам не вызывает. Значит, где-то его взяли на карандаш. В разработку, или как это у них называется. Вот черт… Стучать на своих он не хотел категорически: ведь обязательно где-то всплывет, а потом никто и руки не подаст. Даже лучшие друзья отвернутся.