Габриэль Гарсиа Маркес - Сто лет одиночества (сборник)

Почти два месяца он делил женщину со своим братом. Караулил его, расстраивал его планы, а когда убеждался, что Хосе Аркадио Второй не пойдет ночью к их общей любовнице, сам шел к ней. Однажды он обнаружил, что заразился. Спустя два дня встретил в купальне брата, который стоял, уткнувшись лбом в столб, обливаясь потом, и рыдал навзрыд, и все понял. Брат признался, что женщина выставила его за дверь, потому что он наградил ее, как она сказала, скверной болезнью. И рассказал также, как его лечит Пилар Тернера. Аурелиано Второй втихомолку тоже стал делать горячие примочки из марганцовки и принимать мочегонные настои, и оба порознь вылечились в течение трех месяцев от тайных страданий. Хосе Аркадио Второй больше не приходил к женщине. Аурелиано Второй вымолил себе прощение и не покидал ее до самой смерти.

Ее звали Петра Котес. В Макондо она приехала в годы войны со своим случайным супругом, который жил продажей лотерейных билетов, а когда он умер, она тоже стала продавать билеты. Молодая опрятная мулатка с миндалевидными желтыми глазами, придававшими ей вид свирепой пантеры, на самом деле была женщиной очень доброй и просто созданной для любви. Когда Урсула узнала, что Хосе Аркадио Второй стал петушатником, а Аурелиано Второй веселит аккордеоном друзей своей сожительницы на шумных вечеринках, она думала, что рехнется от стыда. Словно бы оба брата унаследовали только семейные пороки и не могут похвастать ни одной семейной добродетелью. И решила, что больше никто не будет зваться Аурелиано или Хосе Аркадио. Однако, когда Аурелиано Второй выбрал имя для своего первенца, она не стала ему противоречить.

— Хорошо, — сказала Урсула, — но с одним условием: воспитывать младенца буду я сама.

Ей было уже лет сто, и она почти ослепла от бельм на обоих глазах, но сохранила отменное здоровье, силу характера и ясность ума. Никто лучше нее не смог бы воспитать настоящего человека, который поднял бы престиж семьи и навек отказался бы даже слышать о войне, о бойцовых петухах, о продажных женщинах и о бредовых затеях — четырех напастях, которые, по мнению Урсулы, ведут их семью к вырождению.

— Этот ребенок будет священником, — торжественно объявила она. — И если Бог продлит мне жизнь, он станет Папой.

Ее слова были встречены громким хохотом, и не только в спальне, а во всем доме, где пировали буйные дружки Аурелиано Второго. Война, давно попавшая на свалку дурных воспоминаний, вдруг напомнила о себе выстрелами бутылок шампанского.

— За здоровье Папы! — провозгласил Аурелиано Второй.

Все хором подхватили тост. Хозяин дома заиграл на аккордеоне, в небе рвались петарды и гремели барабаны, забавляя народ. Под утро гости, упившиеся шампанским, прирезали шесть коров и вытащили их из загона на потребу толпе. Никого это не поразило. С тех пор как Аурелиано Второй стал хозяйничать в доме, подобные пиршества устраивались нередко и по менее значительным поводам, чем рождение Папы Римского. За несколько лет без всяких усилий, благодаря редкому везению — его скот и птица плодились с невиданной быстротой, — Аурелиано Второй стал одним из богатейших людей низины. Его кобылы то и дело приносили тройню, куры неслись по три раза в день, а свиньи поросились так бешено, что иначе как вмешательством нечистой силы такую неистовую плодовитость объяснить было трудно. «Копи деньги, — говорила Урсула своему безалаберному правнуку. — Подобное счастье не может длиться всю жизнь». Но Аурелиано Второй ее не слушал. Чем больше шампанского он вливал в своих приятелей, тем быстрее размножалась его скотина и тем тверже он убеждался, что удачу приносят не его действия, а присутствие Петры Котес, его сожительницы, чья любовная энергия заряжает природу. Он был так уверен в ней как в источнике своего богатства, что всегда держал Петру Котес возле своего скота и птицы, и даже когда женился и заимел детей, продолжал с ней сожительствовать с согласия Фернанды, своей жены. Крепкий, могучий, как его предки, но жизнелюбивый и обворожительный, чего о них не скажешь, Аурелиано Второй мало заботился о своих стадах. Ему было достаточно послать Петру Котес в загоны или прокатить на лошади по своим землям, как любое животное, будто помеченное ее клеймом, начинало безостановочно плодить себе подобных.

Как все хорошее, что перепадало им в их долгой жизни, несметное богатство свалилось на них нежданно-негаданно. До окончания гражданских войн Петра Котес жила на доходы от своих лотерей, Аурелиано Второй умел заставить бабушку раскошелиться. Это была беспечная парочка, которая особо заботилась только о том, как бы пораньше вечером забраться в постель, даже по святым праздникам, и трясти кровать до утра. «Эта женщина — твоя погибель, — кричала Урсула правнуку, когда тот, как лунатик, неслышно возвращался домой. — Она тебя когда-нибудь совсем доконает, и будешь от боли ногами сучить с примочкой из настурции под брюхом». Хосе Аркадио Второй, со временем узнавший, что ему нашелся заместитель, не мог понять помешательства брата. В его представлении Петра Котес была женщиной самой обыкновенной — в постели не слишком ретивой и в любви совсем незатейливой. Аурелиано Второй был глух и к укорам Урсулы, и к насмешкам брата и лишь мечтал о том, чтобы подыскать занятие, которое позволило бы ему содержать дом для Петры Котес, чтобы умереть вместе с ней, на ней и под ней в одно из их сумасшедших тряских свиданий. Когда полковник Аурелиано Буэндия снова засел в своей мастерской, поддавшись наконец умиротворяющим чарам старости, Аурелиано Второй подумал, что было бы неплохо тоже заняться изготовлением золотых рыбок. Много часов провел он в душном помещении, наблюдая, как твердые пластинки металла превращались в руках полковника, который трудился с великим терпением безысходности, в золотую чешую. Это занятие показалось Аурелиано Второму таким утомительным, а перед глазами все время маячила такая жгучая Петра Котес, что через три недели его из мастерской как ветром сдуло. Именно в эту пору он принес Петре Котес кроликов для лотереи. Кролики плодились и росли с такой быстротой, что не хватало времени распродавать лотерейные билеты. Сначала Аурелиано Второй не обращал внимания на угрожающие масштабы размножения. Но однажды, когда в городке никто уже и слышать не желал о кроличьих лотереях, он проснулся ночью от крепких ударов в стену патио. «Не пугайся, — сказала Петра Котес. — Это кролики». Азартная возня животных не давала уснуть. На заре Аурелиано Второй открыл дверь и увидел патио, битком набитое кроликами, как живое зеркало, голубеющее под первыми лучами солнца. Петра Котес, умирая со смеху, не удержалась, чтобы не подшутить над ним.