Андрей Лазарчук - Стеклянный меч

– Проходите, тётя Нолу. Вот тут, под рукой.

Я, ничего не понимая, прошла. Было какое-то покалывание лица и рук. Я непроизвольно зажмурилась, а когда открыла глаза, вокруг было почти светло.

– Что это?

– Не знаю, – сказал Шило. – Просто так есть.

Мы стояли на краю кратера. Когда-то это был вулкан, тут не возникало никаких сомнений. На дне кратера чернело озеро. Склоны усеяны были камнями разного размера – вплоть до глыб величиной с дом. Кое-где зелёными пятнами рос какой-то низкий, но плотный кустарник. Что самое странное – это свет. Вверху стояло спиралевидное облако, и кажется, оно медленно вращалось. Свет исходил из его середины…

– Пойдёмте. Осторожнее, тут обсыпается… дайте руку.

– Иди-иди, – сказала я. – Сам не свались.

Впрочем, я действительно едва не уехала вниз. Но удержалась.

Отчётливо видимая тропа вела влево и вниз. Мы прошли метров сто, и я увидела дом.

Не сразу было понятно, что это дом: он как бы вырастал из склона, и крыша, крытая пластинчатым камнем, делала его похожим на скалистый выступ. Только труба, из которой шёл дым, да светящееся окошко выдавали его истинную сущность. И потом, когда мы подошли поближе, я увидела за домом сушащееся бельё…

Наверное, нас услышали или увидели. Вышел человек с винтовкой, присмотрелся, наверняка узнал Шило – и стал ждать.

Он ждал всё время, пока мы медленно приближались. Наконец Шило свалил рюкзак на руки встречавшего, с хрустом потянулся.

– Как он?

– Спит, – сказал встречавший. – Это доктор?

– Это лучший в мире доктор, – сказал Шило, улыбаясь во весь рот. Только сейчас я увидела, что у него нет половины зубов.

– Здравствуйте, доктор, – сказал встречавший. – Я Бинт, санинструктор.

– Нолу Мирош, – сказала я. – Где больной?

– Пойдёмте…

В доме было душно и жарко. Чем они тут могли топить печь?… – я не видела вокруг никаких деревьев. Горели несколько ламп – судя по свету, газовых. Откуда здесь газ?

Почти вплотную к боку печи стояла деревянная койка. На койке, укрытый сшитыми козьими шкурами, лежал Дину. Лицо его было почти восковым, с лихорадочным румянцем на скулах. Губы запеклись. Рядом с койкой на табурете сидел и спал ещё один знакомый – Лимон. Услышав, что я вошла, он вскочил…

– Доктор Нолу?!. – и стал тереть глаза.

– Нет, не снюсь, – сказала я. – Рада тебя видеть, Джедо. Помоги брату распаковаться…

– Нет, ну надо же… – пробормотал Лимон. – Я вас только что во сне видел.

– Это был кошмар?

– Других не смотрим… – он ещё потёр глаза, прошёл мимо меня в угол и там стал плескать себе в лицо из тазика.

Я подвинула табурет, села, откинула одеяло с Дину. Он лежал голый, костлявый, очень влажный. Почувствовав холод, потянул козье одеяло назад. Сил у него, наверное, совсем не оставалось – он лишь вцепился в край, но сдвинуть его не смог.

– Дину, – позвала я, – ты меня слышишь?

Он приоткрыл глаза. Что-то сказал. Потом громче. Я разобрала: «Пить».

– Подожди, дорогой. Согни ноги. Дыши…

Живот его был как доска. Абсолютно как доска. Даже чуть-чуть продавить его не удавалось. Дину шипел сквозь зубы и слабо вскрикивал.

Что плохо – больно было везде. Почти наверняка развился перитонит…

– Бинт, – позвала я, не оборачиваясь.

– Да, доктор.

В голосе звучала страшная надежда.

– Давайте городить операционную. Приходилось?

– Только перевязочную.

– Почти одно и то же…

Мы управились за три часа. Стало немного светлее.

– Тут что, всегда день? – спросила я.

– Сейчас ночь, – сказал Бинт. – День ещё будет. Уже скоро.

– Слушай, – сказала я, – а что вы тут едите? Где дрова берёте?

– Едим… – он задумался. – Я не знаю, как эти зверьки называются. Вроде кроликов, только покрупнее. А ещё грибы. Их тут в озере – за тысячу лет не переловить. И в пещерах тоже, но там другие. Их можно вместо хлеба. А топим мхом. Его день-два подсушить – и лучше всяких дров.

– Что это за место?

– Не знаю. Никто не знает. Сначала головы ломали, потом бросили. Да, и вот что: когда день начнётся, не пугайтесь…

– В смысле?

– Ну… увидите. Просто не пугайтесь, и всё. Это нормально. Тут так всегда.

Операционная получилась тесная и не слишком светлая, но бывало и хуже. Пока мы с Бинтом работали, другие ребята стояли в сумасшедшей готовности подать, принести, унести, вымыть, найти… Я так поняла, что их тут было человек десять. Все молодые. Двое – совсем мальчишки, младше Хомилля.

Наконец всё было готово, и я, перекурив, приступила к подготовке больного. Он у меня уже лежал с капельницей в каждой руке, в него потихонечку вливались электролиты и сорбенты, наготове был комплекс антибиотиков. Моча шла – мутная и тёмно-коричневая. Но хоть какая-то. Почки мы перезапустим…

Я ещё раз проверила, всё ли разложено, всё ли наготове. Конечно, притащенных на себе мною и Шилом (в основном, конечно, Шилом) скудных запасов могло и не хватить, но что делать? Ладно, бывало хуже.

Но реже.

Ещё раз (последний! хватит тянуть!) запустила полевой анализатор. Обезвоживание крайнее и лейкоциты за гранью. Ну, это ясно. Билирубин тоже за пределами. Фибриноген… да. Вот это совсем плохо. Если начнётся выпадение, я ничего не смогу сделать. И противосвёртывающие сейчас вводить нельзя…

– Моемся, – сказала я Бинту.

Мы помылись и облачились в тонкоплёночные антисептические фартуки, потом я начала обрабатывать операционное поле, а Бинт – вводить в трубочку капельницы подготовленный коктейль наркотиков. Это должно было обеспечить отключку часа на четыре. Впрочем, основным обезболиванием всё равно должно было быть местное. Я посмотрела на подвешенный вверху контейнер с ДЭПА. Полтора литра. Должно хватить. Больше всё равно нельзя, давление и так низкое…

– Ну, коллега, – я подмигнула Бинту, – благословясь…

Он был бледноват, но что поделать.

На миг нахлынул мой старый ужас, что сейчас что-то случится – упадёт бомба, ворвутся враги, сломается инжектор, развалится операционный стол… в общем, случится что-то такое, что не от меня зависит и чего я не смогу изменить, но вину буду таскать на себе… Однако бомба не упала и инжектор сработал исправно.

Я сделала первый разрез. Никакой подкожной клетчатки у Дину не осталось. Бинт исправно тыкал коагулятором куда нужно.

– Ранорасширитель…

Установили.

– Проходим белую линию…

Прошли. В обход пупка, аккуратненько… нормально.

– Изолируем края раны.

Антисептической плёнкой. Просто притёр пальцем, и всё. Хорошее новшество. Когда я начинала…

Лучше не вспоминать. Потому что память соскальзывает к комбинезону Поля. И как мы тогда ошиблись…

– Мелкие крючки бери – и проходим брюшину.

Брюшина мутная. Значит, воспаление. То есть кто бы сомневался…