Александр Марков - Продавец снов

— Поедемте к вам! — решительно предложил Пилюгин. — Может, чем помочь смогу.

Вдоль улицы за деревянными, железными и проволочными заборами высились старые бревенчатые домишки с резными наличниками и покатыми крышами из серого шифера или крашеной жести. Подобные строения часто объявлялись местными властями памятниками старины областного значения. Это означало, что сносить их нельзя, в каком бы плохом состоянии они ни находились, а вот ремонтировать домишки обязывались владельцы и на них даже разрешалось наложить штраф за то, что они в ненадлежащем состоянии содержат памятник архитектуры.

— Пришли, — Захар указал на одноэтажную избушку, обитую тонкими неровными зелёными дощечками. — Неказистый у меня дом. Старый. От деда достался. Он его строил.

Они прошли через калитку, поднялись по растрескавшимся деревянным ступенькам на крылечко. Захар отворил дверь и крикнул в темноту:

— Я с гостем!

На зов появилась невысокая женщина в коричневом платье. Увидев Пилюгина, улыбнулась, поздоровалась и пригласила к столу, сообщив, что как раз приготовила обед. Пилюгину не хотелось доставлять хозяевам лишние хлопоты, но он понял, что обидит их, если откажется от угощения.

— Лёшка гостей стесняется, но новым людям всё равно рад бывает, если поймёт, что они не со злым умыслом зашли. Вот ведь руки-ноги у него не работают, а людей с чёрной душонкой легко определяет, — рассказывал Захар за столом. — Ты про сны его спрашивал, так к нам как-то заявился один, аппаратуру для записи принёс, денег дал, чтоб мы сны Лёшкины записали. Немного дал. Мы хотели Лёшке экзоскелет купить, чтоб он сам мог двигаться. Но денег этих на него не хватило. Дорогая штука. Очень дорогая. Даже на коляску, которая приказы человека выполняет, тоже не хватило. Подумали, может, если снов побольше записать, постепенно накопим. Сын поначалу согласился, записал несколько, но потом наотрез отказался с этим парнем общаться. Тот проходимец приезжал, говорил, что теперь ему все записи снов принадлежат, но Лёшка больше ничего не записывал. Сказал, что у парня душа алчная. Не хочет ему сны продавать. Аппаратуру мы отдали. Ругался он. Про суд говорил.

— Вы, выходит, контракт с ним подписывали? — спросил Пилюгин.

— Подписали какую-то бумажку, — сказал Захар. — Дать?

— Да, — кивнул Пилюгин.

Пробежав контракт взглядом, он заметил несколько лазеек, благодаря которым его юристы вызволят Лёшку из этого рабства.

— Раньше он бегал не хуже других деревенских. А вот лет пять назад ноги отнялись, — горестно рассказывала женщина. — Дальше — хуже. Сейчас говорить ещё может, но доктора говорят, что и это ненадолго. Мы б и дом продали, чтобы денег на лечение добыть, но доктора нас отговорили, сказали, что не могут эту болезнь лечить. Никто не может. Вот значит как.

Тем временем Захар ушёл в соседнюю комнату и вскоре принёс на руках сына, будто тряпичную куклу, усадил на стул с высокими подлокотниками, которые костылями упирались парню в подмышки, и пристегнул ремнём, как в машине, чтобы не сполз.

У Лёшки были большие и грустные глаза старика. Худое тельце, на котором одежда висела бесформенным мешком, тонкие ноги и руки, похожие на веточки. Голова клонилась на левое плечо. Значит, шейные мышцы тоже начали атрофироваться.

Лёшка обучался дистанционно и дальше двора давно уже не выбирался. Отец иногда в тёплое время выносил его из дома вместе с креслом в сад. Там Лёшка слушал аудиокниги. Сам он читал только с экрана, листая страницы голосовыми командами.

Пилюгин, скорее, даже не Лёшку уговаривал с ним поехать, а его родителей — отпустить сына. Алексея уговаривать не надо было. По его глазам Пилюгин видел, что ему надоело сиднем сидеть дома.

Родители видели, что сын гаснет, но не знали, сколько он ещё будет гореть. Вряд ли долго. Они бы радовались даже тому средневековому дудочнику, который увёл из города всех детей. Главное, чтоб Лёшка с постели встал, чтоб ходить мог.

Пилюгин же давал хоть какую-то надежду. Он сказал, что купит экзокостюм с металлическим выносным скелетом, в котором, несмотря на атрофированные мышцы, можно двигаться. Полимерная плёнка, которую натягивают на тело, возвращает тактильные ощущения. Облачившись в такой костюм, чувствуешь себя космонавтом. Разве что шлем надевать не надо.

— Вам так нужны мои сны? — спросил Лёшка.

— Да, — не стал скрывать Пилюгин. — Думаю, они всем нужны. Я научу тебя делать их ещё лучше. Ты будешь ждать костюм или поедешь со мной сразу?

— А можно сразу? — спросил Лёшка, но не у Пилюгина, а у своих родителей.

Мать заплакала, отец молча кивнул.

Юристы выкупили Лёшкин контракт и старые сны. Пилюгин снял трёхкомнатную квартиру, приставил к парнишке сиделку и двух помощников, которые день и ночь обязаны были находиться рядом, помогать облачиться в костюм и сопровождать на улице.

Поначалу Алексей никак не мог привыкнуть, что в экзоскелете ноги и руки вновь его слушаются. Он готов был кричать от радости, но губы по-прежнему плохо повиновались, получалось какое-то гыганье, как у новорождённого, который только-только начинает изучать окружающий мир.

Он и вправду заново учился ходить. Сделав первый шаг, застывал и никак не решался на второй, а когда всё ж отрывал ногу от пола, терял равновесие. Помощница не давала упасть. Лёшка злился, потому что хотел чувствовать всё, даже боль.

В офисе рядовые сотрудники-поисковики тестировали сны. Это был самотёк, нудный и неинтересный. Основная комната делилась на кабинки, имитирующие купе поезда, комнату среднестатистической семьи и многое другое. Обычно хватало нескольких секунд, чтобы понять — будет иметь сон успех у потребителей или нет.

Рабочая обстановка здесь резко отличалась от других офисов. Многие о такой только мечтали. Главный лозунг формулировался так: «Не отлынивай от работы. Спи на рабочем месте». На мониторы выводились показатели состояния организма сотрудника. На тот случай, если возникнут осложнения, дежурила бригада медиков, обязанных вывести сотрудника из сна и оказать необходимую физическую и психологическую помощь.

— Я здесь буду работать? — спросил Алексей.

— Нет. Ты будешь работать дома.

Если раньше Лёшка пребывал в какой-то апатии, то теперь хотел наслаждаться реальной жизнью, сколько бы её ни осталось. Он попросил повозить его по городу. Усталость начала одолевать его только через двое суток. Но когда он понял, что ему придётся разоблачаться, снимать чудесный костюм, превращаясь в беспомощную куклу, наделённую разумом, забился в истерике. Его сознание будто загоняли в клетку, а он метался в своём неподвижном теле, искал выход и не находил.

Приставленная к Лёшке сиделка позвонила Пилюгину посреди ночи и сказала, что её подопечный просит не снимать костюм на ночь. Пилюгин разрешил. Впредь Алексей разоблачался с неохотой по самой крайней надобности, когда требовалось принять душ.