Джефф Вандермеер - Борн

– Шпатель, кухонный стол, миски, мертвый холодильник, несколько стульев, скульптура гигантской птицы.

Прищурившись, я заглядывала в свою пиратскую подзорную трубу и со смехом перечисляла:

– Кладовка со стремянками, бочонками, запасами бумаги и кофеваркой.

Однако двумя комнатами спустя мы действительно натыкались на гигантскую птицу. Мне снова начало приходить в голову, что, помимо обычных пяти чувств, у Борна имелся какой-то орган-радар.

Однажды мы нашли комнату, набитую бесполезными, давно недействующими сотовыми телефонами. По ним ползало множество ящериц, забиравшихся через щель в потолке. Впрочем, ползать им там оставалось недолго.

В другой раз я чуть не чокнулась, когда, заглянув в дыру, проделанную Борном, увидела целый дом… Кукольный домик, занимавший целую комнату. Там не было ничего, кроме этого пятиэтажного кукольного дома, эдакой мини-версии Балконных Утесов. Мы с Борном словно заглянули в другой мир, принадлежавший иному пространству и времени. Я изучала этот кукольный домик куда дольше, чем следовало, учитывая то, что он не имел для нас никакой ценности.

Повсюду мы находили тела, но не меньше их было и в городе. Эти же не походили даже на мертвых «астронавтов», они умерли так давно, что не составляло никакого труда игнорировать кучку костей, рассыпавшийся череп или прядь волос на ржавом детском автомобильчике.

Наши усилия были вознаграждены пакетами с продпайками, двумя отличными топорами и топливом. Один раз нам попалась завернутая в целлофан коробочка, в которой блестящими рядами уложена была дюжина изумрудных жуков, изготовленных еще Компанией. Увидев нашу находку, Вик довольно расквохтался, похоже, даже немного смягчился.

Под полом, на который я случайно пролила воду, обнаружился целый косяк алко-гольянов. Борн пришел в такой восторг, что я едва могла удержать его от попытки тут же слопать их всех. После этого я стала брать с собой небольшую фляжку воды, чтобы смачивать поверхности на случай, если там что-нибудь припрятано. Предварительно отослав подальше Борна с его неуемным аппетитом.

Борну нравилась наша «игра», но работа продвигалась довольно медленно, поскольку он не мог заниматься чем-либо долее двух часов подряд и начинал придумывать разные предлоги, почему он должен прерваться и вернуться к себе. Разумеется, все его предлоги были притянуты за уши, но на меня слишком давил хаос за стенами. В мозгах постоянно раскручивалась темная спираль, мешая заниматься делом.

Иногда за работой мы болтали, и тогда я забывала об этой спирали в голове.

– Когда я вчера вышел наружу и повстречал людей, я с ними вежливо поздоровался, а они швырнули в меня камнем и убежали, – рассказал мне как-то Борн. – Потом я встретил маленькую девочку, а она попыталась заколоть меня ржавым ножиком и принялась кричать. После чего я подправил свою маскировку.

– Возможно, то же самое они пытались бы сделать и со мной. И вообще с кем угодно, – спокойно заметила я, пытаясь унять свое беспокойство за Борна.

Мне никак не удавалось смириться с тем, что теперь он выходил из дома один. С тем, что я не могу его контролировать. Разве что заставить дырявить стены.

– Они там всего боятся. Особенно Морда. Хотя Морд – это просто очень большой медведь, а его последыши – медведи поменьше, – презрительно сказал Борн.

– Опасная идея.

– А меня они бояться будут?

– Они тебя уже боятся, – пошутила я, но шутка вышла неважная.

– Знаю, – грустно ответил он. – Это самое трудное, с чем я должен смириться. Вик этого не говорит, но он думает, что я – уродец. Чудовище. Я захожу к нему, чтобы поздороваться, а он мне не отвечает. Он ничем не лучше людей в городе. Ты передаешь ему мои гостинцы?

Разумеется, я все послушно передавала, каждый раз присовокупляя: «Это тебе от Борна». Находки всегда были очень ценными. Борн приносил их из своих странствий по городу, и это наполняло меня гордостью. Вик же мог буркнуть: «Передай ему спасибо», но никогда при этом не улыбался. У него были какие-то рамки, в которых он держал Борна, и самого его, похоже, вновь снедала паранойя.

– Он знает все наши ловушки, все проходы, – твердил мне Вик. – Я заставил его вчера мне в этом сознаться. Он знает все, Рахиль.

Конечно же Борн знал! Ведь иначе, покидая или возвращаясь в Балконные Утесы, он мог случайно нас выдать. Однако Вику все виделось в ином свете.

И еще. Вик больше мне об этом не напоминал, но я не забыла: Борн изничтожил всех ящериц, пауков, тараканов в Балконных Утесах, следовательно, теперь за любым источником белка ему нужно было выходить наружу. Поэтому, с точки зрения Вика, как бы ни были для нас полезны подношения Борна, мы даже не оказывались перед ним в долгу.

– Я поссорился с Виком, – продолжил Борн. – Наверное, у него было плохое настроение. Потом вернулся и сказал ему, что я вовсе не такой, как он думает.

– Поссорился? – переспросила я. Мне ужасно не нравилось, что эти двое общаются друг с другом.

– Да, это когда два человека…

– Я знаю, что такое ссора, Борн. Из-за чего вы поссорились?

– Из-за всего. Всего такого. Все нормально, Рахиль. Я все уладил.

И принялся рассказывать о своих страшных снах, требуя, чтобы я объяснила, что они означают. А потом вдруг превратился в пару глаз, плывущих по воздуху. Оказалось, он научился делать так, что его кожа повторяла цвет и текстуру потолка, и теперь вопрошал оттуда:

– Ты меня видишь? Я стал невидимкой?

Что же, по крайней мере, нашлось нечто новое и при этом – полезное, чем мы с Борном могли заниматься вместе. Я радовалась и чувствовала, что он простил меня за попытку учить его по своим книгам.

Вик восхищался моей изобретательностью, но мои средства ему не нравились. Ему не нравилось участие Борна, не нравилось, что мы все перевернули вверх дном и теперь его выверенный поэтажный план не соответствует действительности. Ведь из этого следовало, что необратимо меняются сами Балконные Утесы, а коридоры, которые мы когда-то оставили заваленными, теперь стоят раскопанными. Любое отклонение от плана, существующего у него в голове, причиняло ему непонятную боль.

Иногда, поздно ночью, Вик впадал в иную крайность, он приходил ко мне и восхищался Борном, проявляя собственную слабость. Казалось, его обуревают неразрешимые противоречия, и он утратил все ориентиры ради меня. Я поняла, что ненавижу его слабость куда больше, чем прежде возмущалась его непоколебимостью, и, кажется, он это чувствовал, потому что сразу уходил, даже не попытавшись заняться сексом.

Он сказал, что может умереть без своих пилюль-наутилусов. А я до сих пор не знала, что означают разбитый телескоп или женское лицо, нарисованное поверх головы гигантской рыбы.