Уолтер Тевис - Пересмешник

И тогда я сказал вслух:

– Ну и что? Мне нечего терять.

Я протиснулся мимо других заключенных, которые занимали места вдоль конвейера, и подошел к машине. Единственный робот в цеху наблюдал за режущей машиной; его мощные руки были сложены на груди, глаза – пусты. Я подошел и встал рядом с ним. Он посмотрел на меня, но ничего не сказал и не двинулся с места.

Нож опускался, сверкая, с пугающей быстротой. Я наблюдал за ним неотрывно. Отсюда мне был слышен тихий свист, с которым лезвие рассекало полимер. Я сунул руки в карманы, чтобы унять дрожь.

Я глянул на конвейер. Металлические руки толкали разрезанный материал в приемник, чтобы отправить на следующую операцию. И тут сердце у меня забилось сильнее: я увидел на поверхности наковальни тонкую темную линию там, где лезвие касалось ее, наверное, много синих и желтых. Линия точно показывала, куда оно опустится!

Затем я подумал, как это сделать, и, не давая себе времени испугаться еще больше, шагнул вперед.

Нож только что рассек следующую стопку. До того как автоматические руки сдвинут ее с наковальни, я ухватил пригоршню половинок так, чтобы свежеотрезанные края оставались вместе. Руки убрали остальное, подвели на место новую стопку. До того как нож упадет, остались секунды. Не позволяя себе глядеть вверх и думать о лезвии, я сбросил новый материал на пол.

Тут же я краем глаза заметил, что робот шевельнулся. Он убрал руки с груди. Не обращая на него внимания, я положил половинки на наковальню так, чтобы срез пришелся точно на темную линию. Затем продел заранее приготовленный проволочный крюк в браслет на левой руке, сжал ее в кулак, и лишь тогда поднял глаза. Нож висел неподвижно. Лезвие идеально ровным волоском сверкало под толстым тяжелым основанием.

Я заставил себя не дрожать и не думать. Быстро положил кулак на конвейер примерно в дюйме от темной линии, оперся правой рукой на стопку разрезанного материала и крюком оттянул браслет. Между ним и моим запястьем остался полудюймовый зазор. Я запрокинул голову, не глядя на лезвие. Тело казалось каменным.

Тут робот заорал мне в ухо: «Нарушение! Нарушение!» Но я не двинулся.

Нож упал прямо перед моим лицом, как ангел-губитель, как пуля. И я заорал от боли.

Глаза у меня были зажмурены. Я с усилием их открыл. Крови не было! Отсеченный кусок браслета лежал передо мной на ленте конвейера. Управляемые компьютером руки уже сдвигали его в корзину. Робот по-прежнему кричал. Я глянул на него и рявкнул:

– Отвали, робот.

Он смотрел на меня, не двигаясь и держа руки по швам.

Я глянул на левое запястье. Оставшаяся часть браслета впилась в кожу. Я ослабил его правой рукой, согнул запястье. Оно было не сломано, хоть и болело. Тогда я подсунул один край браслета под наковальню, подальше от ножа, и крюком оттянул вторую. Браслет медленно разомкнулся. Я вытащил руку. За это время нож опустился снова, примерно в футе от меня.

Я набрал в грудь воздуха и просунул крюк в браслет на правой руке.

Подъехал новый материал, нож разрезал его, и я снова взял стопку половинок. В тот момент, когда я собирался положить правую руку на конвейер, кто-то крепко схватил меня за плечо. Робот.

Не раздумывая, я опустил голову и со всей силы боднул его в грудь. Он выпустил мое плечо, отлетел к конвейеру. Я с размаху пнул его в живот. На мне были тяжелые тюремные ботинки, и пнул я со всей силой, какую мои ноги набрали за сезон работы на поле. Робот, не издав ни звука, тяжело рухнул на пол, однако тут же начал вставать.

Я повернулся к нему спиной и глянул вверх. Лезвие только что вернулось в исходную позицию. За спиной у меня слышались голоса. Робот снова заорал: «Нарушение! Нарушение!»

Я подвел правое запястье под лезвие, стараясь не думать, что будет, если робот схватит меня в тот самый миг, когда упадет нож.

Ожидание длилось вечность.

И вот оно произошло. Сверкание стали, резкое движение перед лицом. И боль. За долю секунды до того, как заорать снова, я услышал звук, как будто переломилась сухая ветка.

Я открыл глаза. Браслет был разрезан, но рука изогнулась под странным углом, и мне сразу стало ясно, что произошло. Я сломал запястье.

И все же, сознавая это, я больше не чувствовал боли. В ушах звенело, я помнил боль в момент падения ножа, но теперь она как будто ушла. А мое сознание было ясным – ясным, как никогда.

Тут я вспомнил про робота и огляделся.

Он по-прежнему лежал на полу. Ларсен и старик сидели на нем. Беласко стоял рядом, держа в одной руке тяжелый гаечный ключ, а в другой – мою кошку Барбоску.

Я смотрел на него ошарашенно.

– Вот, – ухмыльнулся Беласко. – Ты забыл кошку.

Крюком я снял браслет и сунул в карман. Затем подошел к Беласко и взял Барбоску здоровой рукой.

– Знаешь, что такое перевязь? – спросил Беласко.

Он начал стаскивать рубашку, перекладывая ключ из одной руки в другую и поглядывая на робота.

– Перевязь? – переспросил я.

– Погоди.

Он снял рубашку и разорвал ее пополам. Потом связал рукав и полу узлом, надел мне на шею поверх лямок рюкзака и показал, куда продеть руку.

– Как отойдешь подальше, намочи руку океанской водой. И повторяй это почаще. – Он стиснул мне плечо. – Ты храбрый сукин сын!

– Спасибо! – проговорил я. – Спасибо!

– Драпай отсюда, Бентли, – сказал Беласко.

И я послушался.

Я то бежал, то шел на север, так, чтобы океан был от меня справа, и успел преодолеть несколько миль, прежде чем боль стала нестерпимой. Тогда я остановился и спустил на землю Барбоску, которая поначалу царапалась и громко мяукала, но потом успокоилась. Я лег на спину у самой воды. Грудь мучительно вздымалась от бега и от волнения. Руку я положил так, чтобы холодный зимний прибой набегал на сломанное запястье. Некоторые волны докатывались до моего бока. Барбоска жалобно замяукала. Я лежал неподвижно, пока прилив не заставил меня наконец встать и отойти. Боль не прошла, хотя холодная вода отчасти ее приглушила. И страх перед одиноким зимним путешествием тоже не прошел. Однако в сердце царило ликование. Я был свободен.

Впервые в жизни я был свободен.

Я подошел к краю воды, левой рукой зачерпнул пригоршню и выпил. Соль обожгла горло, я начал давиться и быстро выплюнул остальное. Я и не знал, что морскую воду пить нельзя. Никто мне не говорил.

Что-то внутри меня оборвалось, я рухнул на песок и зарыдал от боли и жажды. Это было свыше моих сил. Свыше моих сил.

Я лежал на холодном мокром песке под ледяным ветром, вся правая рука пульсировала от боли, горло горело, и я не знал, где раздобыть воду. Я даже не знал, где ее искать, и съедобных моллюсков тоже или хоть какую-нибудь еду, когда закончатся скудные припасы у меня в рюкзаке.

Внезапно я сел, вспомнив: Беласко положил мне три большие банки протеинового напитка.