Уолтер Тевис - Пересмешник

Никогда прежде мне не случалось видеть, слышать и думать так ясно. Неужели это из-за того, что я весь день не принимал таблеток? Или из-за писания? И то и другое настолько новое и они так тесно связаны между собой, что я не могу определить, в котором из двух причина. Очень странное чувство. Оно упоительное, но ощущение риска ужасает.

Прошлой ночью я не мог уснуть. Лежал на кровати без сна, смотрел на стальной потолок моей комнаты в архивном корпусе. Несколько раз собирался позвать серворобота и попросить сопор, но я твердо решил этого не делать. В каком-то смысле ощущение бессонницы мне нравилось. Я ненадолго встал и походил по комнате. Она большая, с толстым сиреневым ковром. Письменный стол скомбинирован с кроватью, на столе лежит «Словарь». Я почти час листал страницы и смотрел на слова. Сколько в них заключено смысла, сколько памяти о прошлом!

Я решил выйти на улицу. Было очень поздно, на улицах никого. Хотя в Нью-Йорке точно безопасно, я ощущал напряжение и даже страх. Что-то засело в голове, я не мог от этого избавиться, а сопор решил не принимать. Я вызвал мыслебус и велел отвезти меня в зоопарк Бронкса.

В автобусе я был один. По дороге между домиками и пустырями Манхэттена я смотрел в окно. Некоторые окна горели: кто-то еще смотрел телевизор. Нью-Йорк – очень спокойный город, особенно по ночам, но я думал об этих людях, которые смотрят телевизор, об их жизни, и в голове у меня крутилось: «Они ничего не знают о прошлом, ни о своем, ни о чужом». И конечно, это была правда. Я знал ее всю жизнь. Но той ночью, в автобусе, который долго ехал по Нью-Йорку, я ощущал это особенно сильно, и чувство было почти невыносимое.

В Доме Рептилий свет не горел, но дверь была не заперта. Входя, я хлопнул ею довольно громко, и тут же девушка испуганно спросила:

– Кто там?

– Всего лишь я.

Она ойкнула и сказала:

– Господи! Теперь и ночью.

– Да, наверное, – сказал я.

Девушка чиркнула зажигалкой, потом огонек стал ровным, и я понял, что она зажгла свечу, которую, скорее всего, вынула из кармана. Девушка поставила ее на скамью.

– Хорошо, что у тебя есть свет, – сказал я.

Она, наверное, спала на скамье, потому что потянулась и сказала:

– Ладно уж, можешь сесть.

Я сел рядом с ней. Руки у меня дрожали. Я надеялся, что она не заметит. Некоторое время мы молча сидели на скамейке. Я не видел рептилий в клетках, и звуков они не издавали. В помещении было очень тихо. Отблески свечи плясали на лице девушки. Наконец она заговорила:

– Тебе не положено быть ночью в зоопарке.

Я глянул на нее:

– Тебе тоже.

Она посмотрела на свои руки, которые держала на коленях. В этом было что-то очень красивое. Я много раз видел такое в фильмах. Мэри Пикфорд. Девушка посмотрела на меня. В свете свечи ее взгляд не казался таким пристальным.

– Зачем ты сюда пришел? – спросила она.

Я долго молча смотрел на нее, потом ответил:

– Из-за слов, которые ты тогда сказала. Я не мог выбросить их из головы. Ты сказала, что собираешься фиксировать свою жизнь.

Она кивнула.

– Сперва я не понял, что это значит, а теперь, кажется, понимаю. И даже пытаюсь делать то же самое или похожее. Не детство, не интернат и не колледж, но свою теперешнюю жизнь. Пытаюсь ее фиксировать.

Я умолк, не зная, как продолжать. Девушка внимательно разглядывала мое лицо.

– Значит, я не единственная, – сказала она. – Может быть, я чему-то положила начало.

– Да, – ответил я. – Может быть. Но у меня есть кое-что, и это кое-что может тебе пригодиться. Ты знаешь, что такое диктофон?

– Да, наверное. Это то, во что говорят слова, а он говорит их обратно? Как когда запрашиваешь информацию в библиотеке и тебе отвечает голос, но это не человек, который говорит сейчас, а человек, который сказал эти слова когда-то давно?

– Да. Примерно так. У меня есть диктофон. Я подумал, может, ты захочешь попробовать.

– Он у тебя с собой? – спросила она.

– Да.

– Отлично, – сказала она. – Это будет интересно, но нам понадобится свет.

Девушка встала и вышла из круга света от свечи. Я услышал, как она что-то открывает. Раздался щелчок, и помещение залилось светом. Стекла всех клеток сияли мне в глаза. За ними были рептилии: питон, игуаны, зеленые вараны, огромные бурые крокодилы – все они сидели, недвижные и безмолвные, среди искусственной растительности. Девушка вернулась и села рядом со мной. Теперь я видел, что волосы у нее всклокочены, а на лице остались складки от спанья на скамейке. И все равно она выглядела очень бодрой и свежей.

– Покажи свой диктофон, – сказала она.

Я порылся в кармане и вытащил диктофон.

– Вот. Я покажу, как он работает.

Мы возились с диктофоном около часа. Она пришла в восторг и спросила, не могу ли я оставить его на время. Я объяснил, что это невозможно: диктофон очень трудно достать и он нужен мне для работы. В какой-то момент я чуть не рассказал ей про чтение и письмо, но что-то меня остановило. Быть может, расскажу в другой раз. Потом я сказал, что мне пора возвращаться, и она спросила:

– Где ты живешь? Где работаешь?

– В Нью-Йоркском университете. Я там временно, только на лето. А вообще живу в Огайо.

– А в университете что делаешь?

– Работаю со старыми фильмами. Ты знаешь, что такое фильмы?

– Фильмы? Нет, – ответила она.

– Фильмы – это вроде видеозаписей. Способ записывать движущиеся изображения. Они были до изобретения телевизора.

Глаза у нее расширились.

– До изобретения телевизора?

– Да, – ответил я. – Было время, когда телевизор еще не изобрели.

– Господи, – выговорила она. – Откуда ты знаешь?

Вообще-то, я, конечно, не знал, но по просмотренным фильмам догадался, что их сняли до изобретения телевизора: в тамошних семейных домах телевизоров не было. Идея последовательности событий – что обстоятельства не всегда были одинаковыми – была в числе нового и удивительного, поразившего меня при знакомстве с тем, что я могу назвать прошлым.

– Очень странно думать, что когда-то телевизоров не было, – сказала девушка. – Но мне кажется, я могу это понять. Мне кажется, я очень много стала понимать с тех пор, как фиксирую в памяти свою жизнь. Чувствуешь, что одно идет за другим и что-то меняется.

Я посмотрел на нее:

– Да, да! Я знаю, о чем ты!

Потом я взял диктофон и вышел. Мыслебус ждал. Уже светало. Какие-то птицы чирикали, и я подумал: «Лишь пересмешник поет на опушке леса». Но в этот раз мне не сделалось грустно.

Идя к автобусу, я вдруг почувствовал себя неловко. Как будто девушка оказала мне большую услугу. Нервозность, погнавшая меня среди ночи в зоопарк, исчезла, словно я принял две таблетки нембукаина… Но я не знал, как поблагодарить девушку, поэтому просто зашел обратно в здание, сказал: «Доброй ночи» – и двинулся обратно.