Александр Абрамов - Всадники ниоткуда. Рай без памяти. Серебряный вариант [сборник; litres]

Перспектива снова бродить в багровом тумане мало прельщала. Я уже хотел было объявить об этом Зернову, как он закричал:

– Стена открылась! Скорее!

Шаг вперед – и плотный багровый газ снова сменился розовой дымкой, в которой все стало видно – и наши сцепившиеся в тревоге руки, и наши лица, на которых радость боролась с только что пережитым испугом.

Перед нами был зал, большой и высокий, как закрытый теннисный корт стадиона «Динамо». Холодный и мрачноватый, он освещался множеством нелепых светильников, в беспорядке расставленных на полу. Они напоминали бесформенные мешки, набитые чем-то вязким и блестящим, как рыбья чешуя. Она и была источником этого холодного серебристого света, позволявшего видеть привычно красные стены зала, его неровный, но твердый пол и растекшееся золотое пятно посреди, такое большое, что казалось, здесь вылили, по крайней мере, цистерну золотой краски, которой подновляют изделия из папье-маше в декорационных мастерских Большого театра.

Не скрою, это было красиво: мерцающие серебряные фонари и гигантская золотая монета, небрежно брошенная Гулливером на черный пол Лилипутии.

– Усиление пульсации, – подметил Зернов. – Что это? Начало нового действия?

– Ты о чем?

– «Мешки» пульсируют.

Я присмотрелся. «Мешки» действительно пульсировали, но не все и по-разному. Пульсация одних походила на равномерное и медленное дыхание, словно в них периодически то накачивали, то выпускали воздух. Другие «дышали» часто и неровно, а серебристое сияние в них в такт этим «вздохам» то усиливалось, то слабело, почти угасая. Лишь еле заметные искорки пробегали тогда по гладкой коже «мешка».

– А вдруг они живые? – насторожился Мартин.

– Любопытная штука, – продолжал, не слушая его, Зернов. – Посмотрите-ка сюда: у стены, третий слева.

С третьим слева «мешком» происходило действительно что-то странное. «Дыхание» его стало мелким и частым, вероятно, больше ста «вздохов» в минуту, а мерцающее сияние превратилось в ровный, особенно яркий свет. И оно все усиливалось, а «мешок» уже не дышал, он словно подскакивал на месте, и скачки с каждой секундой становились все отчетливее. И вдруг он, сорвавшись с места, большими прыжками стал продвигаться вперед, лавируя между светящимися собратьями.

Он направлялся к золотому пятну, с каждым разом удлиняя прыжок. Зернов схватил меня за руку и даже пригнулся, наблюдая за ожившим светильником.

– Сейчас, сейчас… – бормотал он, – ну, еще немного, еще…

И, словно услышав его слова, «мешок» сделал гигантский прыжок, точно опустившись на золотое пятно. Пульсация его тут же прекратилась, он вспыхнул уже не серебристым, а белым, как от накала, светом – и пропал. Загадочно и бесследно, будто его не было и в помине.

– Финис, – по привычке сказал Зернов. – Ну а где следующий?

Он явно не удивился ни поведению взбесившегося «мешка», ни его загадочному исчезновению. В глазах его я читал только любопытство – не праздное любопытство зеваки, охочего до необычных зрелищ, а пытливое любопытство ученого, встретившегося с Неведомым.

– Куда же он делся? – спросил Мартин.

– Сгорел в печи огненной, – сказал я.

– Она же холодная.

– А ты пощупай.

– Что-то не хочется, – засмеялся Мартин.

– И не советую, – вмешался Зернов, – не подстрекай, Юра. Все здесь сложно, необычно и небезопасно. Может быть, даже очень опасно. Экспериментировать не будем, тем более что готов еще один подопытный кролик.

Еще один «мешок» в точности повторил действия своего предшественника. Так же медленно разгорался, лихорадочно пульсируя и подпрыгивая, так же бодро допрыгал до середины золотого пятна, так же вспыхнул напоследок и пропал, не оставив ни гари, ни копоти.

– Мне кажется, – заметил Зернов, – что воздух у пятна должен нагреваться.

– Почему?

– Давай проверим.

– Может быть, не стоит, – нерешительно возразил я. – Кто знает, что это за фокусы!

Но Зернов уже пробирался к золотой кляксе, лавируя среди агонизирующих «мешков».

– Так и есть. – Он обернулся и помахал нам рукой. – Жара, как в парилке, и никаких ужасов!

Я последовал его примеру и сразу почувствовал, как нагревается воздух.

– Как ты догадался? – крикнул я Борису. – Оно действительно горячее.

– Опять промазал, – усмехнулся он. – Пятно само по себе отнюдь не горячее. – Он тронул ладонью край золота. – Ледышка. Горяч только воздух.

– Странно.

– Не очень. Телепортация сопровождается выделением большого количества тепловой энергии. Воздух мгновенно нагревается.

– А откуда ты взял, что это телепортация?

– Не знаю, – осторожно ответил Зернов. – По-моему, похоже. Впрочем, можешь выдвинуть встречную гипотезу.

Я благоразумно промолчал: попробуй поспорь с Борисом, а его внимание уже отвлек новый «подопытный кролик», прыгающий к золотому центру. Приземлившись, он ярко вспыхнул и тоже исчез. Воздух над золотом накалился еще сильнее.

– Видишь? – обернулся Зернов. – Один – ноль в мою пользу.

Я начал подыскивать в уме собственную гипотезу, которая могла бы опровергнуть всезнайку, но Мартин опередил меня.

– Они сгорают? – спросил он.

– «Мешки»? Нет, конечно. Они сейчас где-нибудь в соседнем цехе, продолжают цепь превращений.

– Почему превращений?

– Потому что это процесс производства. «Мешки» могут быть и машинами, способствующими эволюции материи, образующей на конечном этапе нужный продукт, а могут быть и самой материей, претерпевающей какие-то изменения в ходе процесса. Впрочем, это только домысел, а не гипотеза.

– А свет? Вспышки?

– Побочные явления. Может быть, действующая часть физико-химического процесса. Кто знает? Я – пас, как говорится.

Мартин подумал и спросил. Именно то, что мог спросить Мартин:

– А человек может пройти телепортацию?

– Вероятно. Только я бы не рисковал.

– А я рискну, – сказал Мартин и, прежде чем мы успели остановить его, одним прыжком очутился в центре золотого пятна.

«А если вспыхнет?» – ожгла страшная мысль. Но Мартин не вспыхнул – он просто исчез. Все произошло в какие-то доли секунды: был человек – нет человека. Только горячий воздух дрожал и отсвечивал над золотым подобием круга, прихотливо искажая очертания серебристо поблескивающих «мешков».

Помню, что я кричал и вырывался из рук Зернова, а он удерживал меня и шептал какие-то успокаивающие слова. Я их просто не слышал, томимый одним желанием – догнать Мартина. А потом я сидел на холодном полу, бессмысленно вглядываясь в багровую дымку зала, а Борис все еще что-то говорил мне, и опять слова не доходили, угасая где-то на полпути. Я поднял голову и посмотрел в его близорукие глаза. Возможно, мне показалось, что в них стояли слезы. Впрочем, наверное, только показалось.