Шлифовальщик - Ложка дёгтя

— Не успел, умник? — спросил я Виталия, нехорошо улыбнувшись. — Хотел, чтобы твой напарник Игнат отключил вещевод?

Смирнов потупился, подтвердив тем самым, что именно это он и хотел. Не знаю, отключить вещевод или просто дать сигнал туда, в Миоген, что мы накрыли их шайку-лейку.

— Послушайте, господа. Есть одно предложение… — начал Виталий, но я оборвал его.

С дилаперами нужно держать ухо востро, они с помощью словоблудия не из таких ситуаций выпутывались.

— Что с этими будем делать? — спросил я Гришу, указав стволом на задержанных. — Надо самим выбираться из этого гадюшника.

— Через час наши подъедут, — обрадовал меня Шелестов. — Два автобуса с бойцами-моментальщиками выехали. Петрович подъедет. Он меня вперёд отправил, за тобой следить и место онтоярмарки узнать.

Петрович опять поспешил. С одной стороны, конечно, здорово, что он послал Гришу подстраховать меня. Без этого я бы уже, скорее всего, стучался в райские врата. Но этот захват онтоярмарки рушил один мой план. Хотя ещё не всё было потеряно.

Он сидел за компьютером в офисном вертящемся кресле и редактировал «болотный» каталог. Рядом с ним стояла кружка кофе, лежал раскрытый пакетик с солёными фисташками и дымилась сигарета в пепельнице. Он был тем самым человеком, про которого мне рассказал Барышев, выудив сведения о нём в «Межмирторге», и о котором я полдня наводил справки у местных полицейских оперативников. Толстяк с бородёнкой, причёской-хвостом, серьгой в ухе, в клетчатой рубахе и потёртых дешёвых джинсах.

— Ну, здравствуй, Болотников Павел, — поприветствовал я его.

Он даже не вздрогнул. Обернувшись, Павел, бывший суфлёр-аналитик «Межмирторга», равнодушно посмотрел на меня красноватыми от монитора глазами.

— ФСЕН? — спросил он, криво улыбнувшись.

— Нет, санэпидемстанция, — ответил я. — Ну-ка, Павлик, отодвинься от стола. Чтобы соблазнов не возникало разных. Например, сообщить обо мне своему дружку Игнату.

Болотников послушно отъехал на кресле на середину комнаты.

— С кем имею честь? — поинтересовался он.

Прозвучало это немного издевательски.

— Гусаров Василий Александрович, — представился я. — Специалист по отлову любителей запрещённых вещей. Заодно и капитан ФСЕН. Думаю, не надо объяснять, для чего я пожаловал?

Павел пожал плечами. Его равнодушие к собственной участи начинало раздражать. В его глазах я прочёл желание поскорее вернуться к правке каталога имени себя, «болотного»; точнее было бы «болотниковского».

— Одного я не пойму, Павлик, — проникновенно начал я, — зачем ты, умный парень, философ, спутался с бандюками? С Игнатом и Смирновым всё ясно — дилаперы ничем не брезгуют ради денег. А тебе оно надо? Тебе в «Межмирторге» мало платили? Зачем ты уволился?

Болотников вздохнул:

— Вы не поймёте, господин капитан.

— Объясни, я постараюсь. Хоть и не такой умный, как ты.

— Можно мне закурить?

— Травись, — разрешил я.

Он взял со стола пачку сигарет, зажигалку и пепельницу. Я внимательно следил за ним, чтобы он не нажал никакую «тревожную» кнопку. На «той стороне», в Миогене, Игнат Зеленцов ничего не должен знать. Я и ребят-фсеновцев, которые приехали арестовывать посетителей онтоярмарки, предупредил, чтобы внимательно следили за задержанными.

Павел вернулся в кресло и вежливо протянул мне пачку.

— Не балуюсь.

Он закурил и деликатно выпустил дым в сторону от меня.

— Я ушел из «Межмирторга», потому что не хочу больше этим заниматься. Мне никогда не нравилось, что я помогаю дилаперам скурвливать целые миры.

Я рассмеялся:

— Надо же, какой праведник! И ты решил пойти трудиться на бандитов и жуликов? Похвально!

— Я ж говорил, что не поймёте меня…

— Конечно, как мне понять высокие порывы души философа! — нехорошо улыбнулся я. — Хотя попробовать можно. «Межмирторг» — контора жадноватая, аналитикам платит скромно. А бандиты, с которыми вы дружите, ты и твои дилаперы, кормят посытнее. Смотрю, домишко у тебя неплохой с садом, рядом лес, озеро…

— Я давно мечтал о таком, — промямлил Павел, давясь дымом. — Здесь хорошо уединяться и думать.

— Я тоже о домишке мечтаю, представь себе! — рассердился я. — Может, похлопочешь перед своими жуликами, и меня в «Смежность» примут? Языком молоть умею, вот только с образованием туговато…

— Мне хотелось докопаться до истины, — не слушая меня, вещал философ, дымя как паровоз.

— Ах, извиняюсь, что оторвал от такого важного дела! Истину он, видите ли, ищет! Может, мне уйти?

Я встал, прошёлся по комнате, не выпуская Павла из виду, подошёл к окну и посмотрел на сосновый лес.

— Обонточку ты придумал? — спросил я неожиданно.

— Я.

— Умён! Здорово придумано. Онтронику ввозить нельзя, так вы обонточкой занялись, которую не отличишь от обычных вещей! Так что же вы с Зеленцовым и Смирновым с вещами проделываете?

Павел закатил глаза на некоторое время, соображая, как бы попроще разъяснить столь заумную вещь туповатому капитану Гусарову.

— Там, в Миогене есть такая штуковина, Изобра. Это особая субстанция с удивительными свойствами…

«Любит своё дело, — подумал я. — Заговорил как поэт».

— …Онтроника — это куски Изобры, взятые в определённый момент в нужном месте.

— То есть?

— Ну, Изобра не постоянна. Она всё время переходит из одного состояния в другое. Как бы кипит. И вот если в нужный момент от неё отхватить кусок, да ещё из определённого места, то он и будет онтроникой. В Миогене есть специалисты, которые знают, в какое время и сколько нужно взять, чтобы получить тот или иной вид онтроники.

— Ты мне не про онтронику рассказывай, — попросил я. — Ближе к теме!

— Мне как-то пришла в голову мысль, а что, если погрузить в Изобру обычный предмет? Наши земляне, работающие в Миогене, попробовали это по моей подсказке и получили обонточку.

— Значит, обонточка — это обычные вещи, искупанные в Изобре? — уточнил я.

— Грубо говоря, да. Причём, в зависимости от продолжительности «купания» меняются свойства предмета. Например, если мы возьмём обычное снотворное и подержим в Изобре час, то получим снильницу — штуку, позволяющую лазить по чужим снам. А если два часа, то получится мечтуха. Она позволяет проникать в чужие мечты и грёзы.

Теперь всё стало на свои места. «Болотный» каталог пополняет господин Болотников, сидя за компьютером и…

— А как ты вычисляешь, во что может превратиться вещь? — поинтересовался я.

— Есть общие закономерности. Скорее всего, Изобра — это творческая субстанция, материализованное творчество в чистом виде. Если в неё поместить вещь, то она её совершенствует по своим законам творчества. Я смог вычислить закономерности из серии опытов. А потом вывел что-то вроде общей формулы: подставляешь в неё в качестве значения переменной любую вещь и время её «купания» в Изобре, и можно вычислить, во что она превратится.