Евгений Лукин - С нами бот

Нет, не докричишься. Не слышит. Придумала себе меня и со мной придуманным разговаривает. Точнее даже не так: вбила в голову, что все мужики одинаковы, а стало быть, и управляться с ними надо одинаково.

Кто же тогда, спрашивается, любит мужичество в целом, а нас, отдельных мужиков, презирает?

Будь у нас дети — по струнке бы ходили. Но Ева бесплодна. Тёща нас когда-то даже разводить собиралась — полагала, будто дело во мне. Страшно вспомнить, сколько было наездов, пока не пошли и не проверились. Может, потому Артамоновна меня и не бросает. Не положено бездетной. Бездетной положено за мужика цепляться.

И ведь свято уверена, что, воспитай она из меня делового человека, стану такой же, как был, только деловой. Просто не видела себя со стороны, когда сама в бизнес врастала. Полностью характер изменился, на сто восемьдесят градусов. Даже Эдит Назаровна прижухла. Раньше, бывало, на дочку покрикивала, теперь — ни-ни…

Я поднял глаза и обнаружил, что ноги вынесли меня к соседнему корпусу. Так называемая, вторая хирургия. Хотя имелись там и другие отделения. Мазнув рассеянным взглядом по многочисленным табличкам, я двинулся было дальше, как вдруг замер и обернулся.

«AUTO-700». 2-й этаж».

Вот оно! Стало быть, не мерещилось…

И упаковка, главное, при себе.

Поплутав по второму этажу, я набрёл на нужную дверь. После некоторого колебания постучал и, услышав гортанное «Да?..», вошёл.

Кабинет был невелик. Должно быть, арендующая его фирма платила за каждый квадратный сантиметр пола. У окна стоял письменный стол, за которым сидела этакая глыба в белом халате. С виду моджахед моджахедом. Тяжеленные веки, неподвижное лицо ордынского хана. К нагрудному карману халата прицеплен бейджик, где было оттиснуто: «Олжас Умерович», — и невероятно длинная фамилия, оканчивающаяся на «…гельдыев». Ниже значилось ёмко и коротко: «Оператор».

Больше всего из прочитанного мне понравилось отчество.

Ещё в кабинете имелся стеллаж и почему-то стоматологическое кресло. Правда, без бормашины, что уже радовало.

Иных приспособлений для сидения не наблюдалось.

Огромный Олжас Умерович встретил меня радушно. Даже из-за стола поднялся.

— Прошу, — указал он прямиком на кресло.

— Спасибо, — поблагодарил я и остался стоять.

— Слушаю вас.

— Вот, — сказал я, бережно вынимая коробку из пакета. — Не могли бы вы мне объяснить…

Олжас Умерович принял её, осмотрел, цокнул языком.

— Прошу, — повторил он.

Второй раз отказываться было невежливо, и я присел. Очень не люблю стоматологические кресла. Стоит мне в них оказаться, начинаю жалеть, что не знаю ни единой государственной тайны. Выдал бы на раз, лишь бы побыстрей отпустили.

— Так что это? — спросил я.

— Это вещь! — изрёк Олжас Умерович и далее, к моему ужасу, с треском взрезал оболочку широким ногтем большого пальца. Как скальпелем.

— Позвольте! — вскинулся я. — Что вы делаете?

— Вскрываю, — невозмутимо отозвался он.

— Вы не поняли! Я только хотел узнать, сколько это может стоить…

Ноготь приостановился. Оператор взглянул на меня с недоумением.

— Нисколько. Всё оплачено при покупке.

— Так я ж не покупал! Это подарок…

Олжас Умерович понимающе склонил широкий лоб.

— Крутой подарок, — произнёс он с уважением.

— Погодите! Что хоть там внутри?

— Э! — со скукой молвил он. — Чипы, дрипы… Что ещё может быть внутри?

И ноготь завершил свою разрушительную работу.

— Вот, — сказал Олжас Умерович, раскрывая коробку и предъявляя её содержимое.

Я ничего не понял. Множество мелких отделений, в каждом лежит что-то крохотное и красиво упакованное.

— А поближе можно?

— Что значит можно? Нужно! — Громадный кочевник в белом халате вышел из-за стола и принялся раскладывать финтифлюшки на лотке, прикреплённом к подлокотнику. Самым крупным предметом оказалась полупрозрачная пластиковая плошка, размерами и формой напоминающая нищенски сложенную горсточку. Последней из коробки была извлечена книжица с бланками и печатями на последней странице.

— Распишитесь, — повелел он. — Здесь… и здесь…

Я как дурак расписался. Полностью теряю волю в стоматологическом кресле.

— Ну вот… — несколько даже мечтательно произнёс Олжас Умерович.

— Позвольте… — встрепенулся я. — Что вы собираетесь…

— Да не волнуйся ты так, дорогой… — с нежностью успокоил он меня. — С жалобами пока никто ещё не обращался.

Далее на мои дыхательные органы легла полупрозрачная пластиковая горсточка, что-то зашипело — и я поплыл.

Чёрт его знает, что за наркоз он мне вкатил. Какой-нибудь веселящий газ, не иначе. Очнулся я словно бы вдребезги пьяный. Море по колено. Тянет на подвиги. И чувство юмора обострено до крайности.

— Скажите, пожалуйста, это жизнь? — осведомился я первым делом. С этакой, знаете, великосветской небрежностью.

— Жизнь, жизнь… — кивнул откуда-то с немыслимой высоты Олжас Умерович, имевший теперь прямо-таки планетарные размеры. — Ты минут десять посиди пока, подожди. Не вскакивай.

Ну да, не вскакивай! Именно это я и собирался сделать. И сделал бы, не вдави он меня в кресло своей широченной ладонью. Не буду пересказывать всего, что я ему наговорил, пока пытался принять стоячее положение. Наиболее оригинально, на мой взгляд, прозвучала угроза взорвать к едрене фене весь этот их корпус, как я взорвал два небоскрёба в Нью-Йорке.

Наконец дурман начал помаленьку рассеиваться. Окружающая действительность вернулась в привычные рамки и больше не гримасничала. В гортани легонько саднило. Во рту — тоже. Да и с глазами было явно не всё в порядке — такое ощущение, будто песком запорошены. Я хотел их протереть, но Олжас Умерович остановил меня властным жестом.

— Не надо!

Я подчинился.

— Что это вы со мной сделали?

Оператор всмотрелся в мои зрачки, убедился, что я уже вполне вменяем, и очертил толстым пальцем лежачий овал в непосредственной близости от моих губ.

— Здесь у вас вживлён артикулятор. Здесь динамик. Остальное снимается. О правилах гигиены расскажу чуть позже. До ужина лучше ничего не кушать. А завтра обязательно придите провериться…

— Провериться?..

— В любое удобное для вас время. Я здесь буду постоянно. А сейчас пробное включение.

Он что-то нажал на металлической коробочке, очень похожей на Евину распознавалку, и перед глазами у меня вспыхнула знакомая рамка. Тут-то я наконец всё и понял. Почти всё.

— Бот? — сипло спросил я.

Олжас Умерович довольно усмехнулся.

— Не просто бот! — назидательно сообщил он. — Такой бот, что круче ещё не придумали.

К счастью, когда я выпал из лифта на родном этаже, никто из персонала в коридоре не маячил. От мента с пистолетом к тому времени тоже осталось одно воспоминание в виде пустого письменного стола, нелепо торчащего посреди холла. Веселящий газ ещё не совсем выветрился, и меня кренило настолько заметно, что в палате с восхищением привстали с коек.