Анна Карпова - Потерянная любовь

— У меня нет рентгена, поэтому не могу сказать, насколько все серьезно. Я могу лишь загипсовать тебе кисть и надеяться, что все срастется правильно.

— Спасибо, Гретта. Ты хорошая, — Мастуф постоянно оглядывал нашу троицу испуганными глазами, все еще гадая, пристрелим мы его после этого или нет.

— Я лишь делаю то, что должна сделать. Я же врач, забыл?

Пока она оказывает первую помощь, отворачиваюсь от них всех. Тошно видеть эти лица.

Снова подступили слезы, пришлось сильно сглотнуть, чтобы сдержать себя в руках. Размышляя о том, какого сейчас ему, я далеко не продвинусь в помощи. Гретта, безусловно, права, но что я могу сделать? Что мы можем сделать? Каким образом добудем лекарство?

Кинемся по всем городам с криками: «Срочно подайте лекарство»?

Казалось, что все безнадежно потеряно.

Но сколько раз за последний год мне казалось, что хуже уже быть не может? Что все, вот она черта невозврата, после которой только боль и тьма, и все равно находились решения. И мы еще живы.

Пока что.

В голове набатом било последнее «Прости, я не справился», кинутое мне в руки из губ Алекса. Я держала его «Прости» как хрупкое хрустальное сокровище. Прощение. Какое тут может быть прощение? За что я должна его простить?

За то, что он заразился?

За то, что он бросил меня, хоть и выбора у него не было?

За то, что все случилось именно так, и он ушел?

То, что я сейчас чувствовала к Алексу, можно было описать несколькими словами. Гнев за то, что поступил именно так, как поступил. Отчаянье от мысли, что он заразен и вскоре умрет.

И безграничную нехватку его рядом. Я физически ощущала, как без него тяжело дышать. Он стал для меня всем — воздухом, светом, моим смыслом жизни. Я не представляю, как жила до этого, и совсем не вижу будущего без него.

Оно бессмысленно.

И что мне делать теперь?

Гретта права, я, во что бы то ни стало, обязана попытаться ему помочь.

Осталось лишь придумать, как именно мне это сделать.

Весь день мы шли куда-то на запад от высотки, пробираясь через пустующие дома и брошенные машины. Постепенно Ноун-Таун закончился, сменившись расцветающим полем с далеким пролеском на севере. Деревья плотной стеной опоясывали опушку по северной границе, выстроившись, словно стражи леса.

Асфальтовая дорога серой змеей убегала вперед за горизонт. Прошлогодняя трава и листва, спящая зимой под снегом, пахла сыростью. Этот запах отчего-то сильно давил на меня, словно я сам — прошлогодняя трава, которая скоро рассыплется в труху.

Оставив за спиной последний дом Ноун-Тауна с двускатной крышей из красной черепицы, угрюмо оборачиваюсь, словно хочу что-то еще увидеть там, найти отблеск надежды, крохотный шанс на успех нашего мероприятия.

Уже скучаю. Черт, какие-то девчачьи мысли. Надо от этого избавляться. Если я и дальше позволю себе раскисать на каждом шагу, то не видать мне Ребекки больше никогда.

Джанин к моему облегчению всю дорогу молчала, как я и просил. Тихо шла позади, иногда кашляя или шмыгая носом. Плевать на нее, сама увязалась. Я предлагал ей уйти, когда еще было время.

Жгучая пустота внутри росла с каждой минутой, возвращая в памяти счастливые моменты нашей жизни с Ребеккой. А-2 скоро сотрет все воспоминания о ней. И я забуду даже, как выглядело ее лицо. Отвратительно понимать, что совсем скоро я забуду самого близкого для меня человека.

— Привал, — сухо говорю, остановившись около поваленного дерева.

Черт, а я ведь даже не позаботился о провизии, словно заразившись А-2, потребность в еде отпадет сама собой. Но это не так, чувствую, как в животе ноет сосущее чувство голода.

Джанин усаживается на поваленный ствол дерева, расстегивает рюкзак и достает упаковку печенья из топленого молока. Я в детстве очень любил такие. В детстве…Словно целую жизнь назад.

— Угощайся, — она протягивает пачку мне. — У них скоро срок годности закончится, надо доесть.

— Срок их годности беспокоит меня сейчас меньше всего, — мрачно отвечаю, но от угощенья не отказываюсь. Я же не враг сам себе. — Спасибо.

— Да не за что, ты, как я вижу, решил идти налегке. Ни припасов, ни воды, — она не знает про скромные пожитки, что дали в высотке перед вылазкой. Припасы там, конечно, были, но они не рассчитаны на многодневный поход неизвестно куда.

— Некогда было об этом думать.

— Ну, что будем делать? — после некоторого раздумья спрашивает Джанин.

— Если бы я сам знал. Пока что — не имею ни малейшего представления, где искать. У нас даже карты нет.

— У меня есть, старенькая, правда, — замечает Джанин и достает из рюкзака сложенную в несколько раз карту местности.

— Где ты ее взяла?

— Нашла в одном из домов.

— Украла?

— Взяла в прокат, я так предпочитаю это называть. Если встречу когда-нибудь хозяев, непременно заплачу им за пользование. А пока что, она моя.

Беру из ее рук разлинованный лист, пытаясь определить, где мы, где Вестмайер и остальной мир.

— Это карта штата?

— Да, тебе нужна всего земного шара? В Индию собрался? Я посчитала, что эта нужнее. Не тащить же с собой всю картотеку.

— Верно, а можешь показать, где город, из которого мы только что ушли. Не могу сориентироваться.

Джанин доедает последнее печенье, выкидывая пустую упаковку под ноги, забирает карту и раскладывает ее на дереве.

— Вот это, — она указывает пальцем на город, — Ноун-Таун, где мы были полчаса назад. Где-то тут должен быть Вестмайер, — она ищет глазами его по карте. — Ага, вот он.

— Какое расстояние между ними?

— Не знаю, я же не картограф, — она смешно надувает губы, словно я сказал что-то обидное. — Я не очень умею читать карты.

— Так, а что ты там говорила про слухи? Что где-то есть поселение зараженных?

Джанин молча кивает. Если это действительно так, то самый простой способ — найти их и попытаться разузнать хоть что-то про лекарство. Не факт, что они еще живы, или что нам удастся их найти, но это уже хоть какая-то цель. Все же лучше, чем бездумно шарахаться по полям в поисках лучшей жизни.

— Нам нужно обозначить на карте все возможные места вокруг Вестмайреа, где могут жить эти самые зараженные. И проверить их все.

— Одно за другим?

— У тебя есть другие варианты? — смотрю на Джанин, только сейчас осознав, что до этого времени я толком даже не разглядывал ее.

Молодая девчонка с коротко стриженными каштановыми волосами и большими серыми глазами. То есть, когда-то они были серыми, теперь они больше напоминают пепел на углях — кружок серого на чернеющем белке глаза.

— Нет, это все же лучше, чем ничего.

Да. Теперь все вокруг все же лучше, чем ничего.

Раздается стук в дверь, и мы втроем нервно переглядываемся. Кажется, наше представление не прошло незамеченным. Один Мастуф испуганной ойкает, встает со стула и забивается в дальний угол комнаты, сползая по стене.