Джон Адамс - Царствие Хаоса

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ, требует голос. ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.

Голос Бога — тревожный гудок среди ночи. Голос Бога — грохотание костей. Голос Бога — скрежетание жернова.

Роберт прижимает руку ко лбу и стискивает зубы, а Бог требует снова:

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.

Потом — тишина.

Роберт опускает руку и переводит дыхание. Он следует за своей подругой Пией, держась позади нее в паре шагов, как держался большую часть пути, долгих часов их бесцельных блужданий по городу. Не разбирая дороги, наугад сворачивая в переулки, под огромным, усыпанным звездами небом, по извилистым и кривым улочкам, по мощеным дорогам, вдоль пустых тротуаров и широких проспектов их города.

Сначала было очень поздно, потом очень рано, а теперь, наконец, начинался день. Бледно-желтый свет просачивался между домами. Пия, обернувшись, смотрит на него с усталой, мутной улыбкой, и Роберт находит в себе силы улыбнуться в ответ.

Все эти часы Роберт снова и снова слышит голос у себя в голове — он тихий, потом громкий, то умоляющий шепот, то обвинительный крик. Время от времени голос Бога дарует междуцарствия молчания: минуту… десять минут… а потом возвращается и звучит с каждым разом все громче и настойчивее:

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.

ПРИВЕДИ СЕЙЧАС ЖЕ.

Здесь никакой двусмысленности, нет недопонимания. Бог хочет, чтобы Роберт убил Пию. Бог хочет, чтобы она пришла к нему, как это уже сделали все остальные.

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ, говорит Бог. ПРИВЕДИ СЕЙЧАС ЖЕ.

Роберт крепко зажмуривает глаза, потом медленно открывает. Он этого не сделает, он не подчинится. Он не допустит, чтобы Пия поняла, что происходит. Ни за что не допустит. Роберт догоняет ее, жестом просит немного обождать и первым выходит из переулка на одну из широких улиц.

По обе стороны от них — жилые дома: номер 16 и номер 17. Роберт и Пия разглядывают их с изумлением. Никто не зажигает света в квартирах, не видно начала дня. Нет утренней суеты: не мелькают в окнах силуэты людей, готовящих завтрак или выбирающих себе одежду на сегодня.

Пия вдруг поворачивается к нему. Зажимает ладонью рот и часто моргает огромными черными глазами — смаргивает слезы? Нет, она думает. Она пытается что-то решить. В ее глазах мелькают торопливые мысли. («Какая она красивая! — пронзает Роберта мысль. — Она такая красивая!»)

— Я думаю… — Она замолкает, прикусывая нижнюю губу. — Я хотела бы вернуться назад, посмотреть на родителей.

— На родителей? — удивляется Роберт. Голос Бога вопит в мегафон: ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ. Роберт старается не обращать на него внимание. И тихо спрашивает Пию: — Ты уверена, что этого хочешь?

Пия торжественно кивает. Ее брови нахмурены, рот плотно сжат.

Ее густые черные волосы стянуты в хвост на затылке. Он снова думает — как думал с прошлой ночи, когда ворвался в ее спальню со своей сумасшедшей идеей, — думает, как ему повезло. Повезло, что он — с ней. Их лишь двое во всем этом мире. Как ему повезло! Она уже быстро шагает по улице в сторону дома номер сорок девять. Роберт ускоряет шаг, чтобы ее догнать, и чуть не падает, споткнувшись о разбитый гидрант.

Все шло именно так, как Роберт мечтал. Несколько месяцев он убеждал себя воспротивиться указаниям Бога, а прошлой ночью он убедил в этом и Пию. Похоже, все остальные жители города — а значит, все в этом мире — поверили в то, что Бог шептал или кричал им последние семнадцать лет: что их мир впал в грех и должен быть перестроен. Все остальные последовали указанию Бога буквально: купили мясо, отравили мясо, съели мясо и умерли.

Но не Роберт и его новая подруга Пия. Не счастливчик Роберт и эта красивая девочка. Он всегда любовался ею издали. Он всегда был в нее влюблен. Теперь они с Пией идут, запинаясь, усталые, но счастливые, по мертвым улицам города, омытого утренним солнечном светом.

Он воображал себе, что все будет именно так. В мечтах представлял себе эту сцену.

Кроме…

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ. Как стук кулаком по водосточной трубе.

УБЕРИ ЕЕ ОТСЮДА. Как пули, попадающие в стену.

«Прекрати! — вопит Роберт в отсек собственного разума. — Перестань! Пожалуйста!»

После многих лет отсутствия тишины наступает кратчайшее из молчаний — а затем Бог ему отвечает. Насмешливо, с издевкой, по-павлиньи щеголяя всеведением.

Бог отвечает:

НЕ ПРЕКРАЩУ.

НЕ ПРЕКРАЩУ, ПОКА НЕ ПРИВЕДЕШЬ ЕЕ КО МНЕ.

Голос следует за ним по пятам, вынюхивает его следы, словно волк, сторожит его — иногда скрытно, но никогда не уходит. Пия сворачивает на четвертое кольцо. Они почти пришли.

ПРИВЕДИ ЕЕ КО МНЕ.

«Нет!»

ДЛЯ ЭТОГО Я И ОСТАВИЛ ТЕБЯ В ЖИВЫХ.

«Я сам решил жить».

ТЫ НИЧЕГО НЕ РЕШАЛ.

«Прямо сейчас я решаю продолжить идти. Я продолжаю жить. Я буду игнорировать тебя всю жизнь, если придется. Я научусь уживаться с тобой, как уживаются с инвалидностью. Буду относиться к тебе как к слепоте. Я не прерву свою жизнь».

МЕНЯ ИНТЕРЕСУЕТ НЕ ТВОЯ ЖИЗНЬ.

Пие вообще-то совсем не грустно.

Прошлой ночью, когда она поняла, что больше никогда не увидит родителей, она загрустила, но только чуть-чуть, ненадолго.

Она грустила, пока убегала с Робертом, пока вылезала в разбитое окно, уходя от них навсегда. Она как будто знала, что должна испытывать грусть, поэтому и грустила, но потом забыла — и перестала.

Но теперь они и правда это сделали, а она ничего не чувствовала. Не важно, что она ушла. Если бы она осталась, ей все равно пришлось бы с ними проститься. Если бы она осталась, если бы дождалась утра и пира, она тоже была бы мертва.

В ее жизни их больше не будет.

Если только она не поверит в то, что сказал Бог, — если только она не поверит их словам о том, что им сказал Бог, ведь сама она никогда не слышала Голоса, — если только она не поверит в воссоединение по ту сторону.

Но она никогда по-настоящему в это не верила. В душе, в сердце — не верила. А теперь она свободна.

И не чувствует никакой печали.

Мир сегодня утром прекрасен. Они с Робертом выходят с четвертого кольца на треть, возвращаясь к дому номер сорок девять. Деревья, которые обрамляют тротуар, окна зданий и потрепанные маркизы — все это больше, чем красиво. Все словно купается в красоте. Отлакировано ею.

Есть кое-какие мелочи, по которым Пия будет очень скучать, и отчасти ей их уже не хватает. Ее подруга Дженна не любила пудинг, поэтому всегда приберегала пудинги для Пии, еще с тех пор, как они были совсем маленькими. А вместе с Рут, двоюродной сестрой, как-то летом они изобрели свой язык, и во время одной особенно звездной ночи, когда весь город собрался на большой лужайке посмотреть на далекие планеты, они с Рут шептали-напевали выдуманные слова друг другу, лежа рядом, почти соприкасаясь лбами, хихикая и поверяя друг другу секретики.