Сергей Алексеев - Чёрная сова

— Пошёл бы ты вместе со своим боярином, — всё-таки сдерживаясь, сказал он. — Топай отсюда!

И захлопнул дверь перед его носом.

Пожалуй, ещё минуту тот стоял на лестнице, затем спрыгнул и исчез. Нечто подобное уже случалось, когда на Укок приехал влиятельный бизнесмен из Барнаула и послал «шестёрку» к геодезистам с приглашением на шашлыки: вроде, как либерал и благодетель полунищих туземцев позвал. Про организацию ЮНЕСКО он, скорее всего, никогда не слышал. Причём, не в самом начале пирушки пригласил, когда эти самые шашлыки зрели на мангале и дразнили нюх, а когда уже вся компания напилась и насытилась до отвала. Мол, пусть жрут, всё равно выбрасывать.

Чувство чести взыграло даже у мирного Севы, который давился слюной и мечтал хотя бы об одном шампурчике: когда куски розового, истекающего расплавленным салом горячего мяса поливаешь острым кетчупом, снимаешь зубами и закусываешь укропом, корневым нетёртым хреном и свежими помидорами, когда у тебя полный, под завязку, рот, а на столе стоит заиндевелая рюмка с холодной водкой, которую ты тяпнешь сразу же, как прожуёшь такой бутерброд, а потом повторишь всё сначала...

Мечта всех, кто работал в тундровых полевых условиях и свежие огурцы летом видел только на картинках.

Судить о положении этого боярина можно было по высоте пламени костра.

Терехов потолкался по кунгу, затем выскочил на улицу за последними поленьями и обнаружил полный ящик дров! Жора ехал сюда не спонтанно, всё продумал, обеспечил топливом на неделю. А если ещё заправил пустой бак электростанции, то о предусмотрительности и заботливости однокашника можно оды слагать: ему до зарезу нужна встреча с возлюбленной, а Терехов теперь в роли посредника и дипломата.

Бак оказался под завязку!

Он уже растопил печку, когда опять постучали, теперь уже в незапертую дверь. Сказочный Петрушка оказался назойливым, однако входить не смел и постучал во второй раз. Андрей открыл и увидел совсем другого человека, не ряженого, по виду не боярина, однако с ужимками скомороха.

— Здрав будь, добрый человек, — насмешливым баритончиком проговорил он и вроде как поклонился. — Незваных гостей в хату пускаешь?

— Иван-царевич уже был, — хмыкнул Терехов. — Ну а вы кто? Царь?

— А я Мешков, — просто сказал тот. — Герман Григорьевич. Не ожидали?

Если это был в самом деле воскресший из мёртвых шаман Мешков, то сейчас он вовсе не походил на переломанного в прах инвалида первой группы: Репей утверждал, что после катания на аркане и клинической смерти он заработал именно эту степень увечья и сейчас получал значительную пенсию.

Андрей и в самом деле готов был к встрече с кем угодно, только не с этим человеком — известным в Горном шаманом, о котором был наслышан в основном в связи с его многоженством.

В этом госте ничего шаманского не было, по крайней мере, никакой внешней атрибутики. Напротив, подчёркнуто цивильный, походно-туристический вид, даже из-под свитера торчит воротник белой рубашки. В представлении Андрея, шаман должен быть в оленьей малице с колокольчиками и тряпочками, с бубеном, обезьяньими ужимками и прыжками — в общем, такой, какие встречались на Ямале. Возрастом он был за полтинник, ростом невысокий, но плотный, длиннорукий — такой, будто его осадили, как осаживают наполненный мешок, и потому лоб сморщился, надбровные дуги наехали на глаза и спрятали их под бровями, а шея провалилась в широкую грудную клетку. Возможно, в этом и отразились следы его волочения на верёвке за конём. Несмотря на такую пришибленность, вид у него был вовсе не мелкий, тут ревнивый Репей явно переборщил, описывая соперника. Напротив, такой тип ширококостных мужиков-крепышей женщинам нравится.

— Гости сегодня косяком валят, — уклонился от прямого ответа Терехов. — Чем обязан?

У самого же промелькнула мысль: уж не Жора ли направил к нему Мешкова?

— Может быть, у костра посидим? — предложил шаман. — Погода сегодня замечательная... А у нас много общих знакомых.

Намёк был понятен, и неизвестно почему, но где-то щёлкнуло, словно включился предупреждающий маячок: не ходить на чужую территорию! Тем паче шаманскую, где есть нагловатые ряженые иваны-дурачки и ещё бог весть кто, например жёны, поскольку от костра доносятся женские голоса. И сам этот многожёнец упорно прячет глаза... Отделаться от разговора с ним вряд ли удастся, да и не нужно: к этому человеку уже отсыпался курган любопытства, ибо так или иначе, но он сыграл определённую роль в жизни чуть ли не всех людей, встретившихся на Укоке. Сам страж трёх госграниц если не трепещет перед ним, то опасается его необъяснимой власти над стихиями.

— Некогда сидеть у костра, — пробурчал Терехов. — Где вы встали станом, кобылица паслась... Видели?

— Серая в яблоках? — уточнил шаман.

— Серая. В яблоках.

— Она переместилась к речке.

— Вы другого места не могли найти? — неожиданно для себя взвился он. — Я там кобылу пасу!

— Ну, пасёте вы её там первый день, — невозмутимо заключил Мешков. — А мы уже несколько лет встаём лагерем на этом месте. Обратили внимание: там всё время зелёная трава?

— Моя лошадь обратила внимание.

— Это место силы земли. Там и зимой трава не увядает и не желтеет.

— Потому что не успевает желтеть, замерзает зелёная.

Терехов говорил наугад, что приходило в голову, и ещё хотел добавить полную отсебятину: мол, хлорофилл не успевает разлагаться и фиксируется резким холодом, останавливающим естественный процесс. Но это было бы слишком мудро для его школьных познаний в химии.

Тот приподнял густые туркменские брови, на минуту задумался, показывая свои печальные глаза, и Андрей не пожалел, что поймал себя за язык. Шаман набрал воздуху и на одном дыхании прочитал ему лекцию как раз о процессе фотосинтеза, причём на память сыпал цифрами, химическими формулами, и напором потока ладных, пригнанных друг к другу слов и терминов буквально шокировал. Таким образом он либо втравливал его в научный спор, либо сразу хотел поставить на место, защищая своё авторитетное мнение. Примерно тем же самым грешил Сева Кружилин, но только в области математики, и вызывал удивление: откуда в этом замкнутом, иногда брюзжащем человеке столько глубоких академических знаний? Терехов имел представление о высшей математике, но, к своему стыду, так блестяще не разбирался ни в одном научном направлении, поэтому никогда в словесные поединки не вступал, и если от него требовали выразить своё суждение, говорил, как видит и понимает спорный предмет.

— Все места силы обозначены природой, — как-то не очень уж глубокомысленно заключил шаман. — Человеку остаётся лишь увидеть эти знаки, почувствовать чистую, благостную энергию, исходящую от земли.