Филип Дик - Глаз Сивиллы (сборник)

Бессмертные боги? Мы, римляне, привыкли верить, что они давно уже покинули наш мир. Так нас всегда учили. Очевидно, боги вернулись — по крайней мере, временно, чтобы сообщить что-то Сивилле.

Заметив меня, она обернулась, и произошло невероятное. Ее лицо вдруг оказалось рядом с моим, хотя нас разделял целый подземный зал. Сивилла благосклонно улыбнулась, и я понял, что теперь смогу слышать ее беседу с бессмертными.

— …лишь одна из многих, — говорил тот, что повыше. — Последуют и другие, однако позднее. На смену золотому веку грядет царство тьмы и невежества.

— Этого никак нельзя предотвратить? — зазвенел мелодичный голос Сивиллы, столь милый нашим сердцам.

— Правление Августа будет благоприятно, — продолжал высокий бессмертный, — а следом придут злые и безумные.

За ним заговорил другой:

— Новый культ Светлого существа родится и наберет силу, но истинные его тексты будут искажены, а смысл затемнен и утерян. Миссия Света потерпит неудачу, ее носителя предадут пыткам и жестокой смерти, как Юлия, а позже…

— Много позже, — подхватил высокий, — через два тысячелетия цивилизация вновь расцветет, отринув невежество, и тогда…

— Так долго? — ахнула Сивилла.

— Да, и тогда люди снова начнут задавать вопросы, искать свои божественные корни, свое предназначение, и вновь будут убийства, тираны и жестокость, и темные века вернутся.

— Это можно предотвратить, — добавил другой.

— Могу ли я помочь? — спросила Сивилла с надеждой.

— Тогда ты уже будешь мертва.

— Разве новая Сивилла не придет мне на смену?

— Нет… Через две тысячи лет никто не будет охранять Республику, и грязные людишки с мелкими душами станут сновать вокруг как крысы, портя и разрушая все светлое, добиваясь власти и соперничая друг с другом за ложную славу и почести. Ты ничем не сможешь помочь.

Внезапно оба бога исчезли, вместе с ними пропал и волшебный шнур с ящичками и письменами. Какое-то время Сивилла сидела неподвижно, затем подняла руку, и чистый лист для записей появился перед ней, повинуясь хитрому устройству, придуманному еще египтянами. Потом она сделала нечто странное, о чем мне страшно рассказывать, еще страшнее, чем прежде.

Из складок своей одежды Сивилла достала Глаз. Приложила его себе ко лбу, в середине — не человеческий глаз, а такой, как у бессмертных, узкая щель без зрачков, а по бокам… У меня не хватает слов, чтобы описать его, я всего лишь простой жрец… Она повернула голову, взглянула куда-то за мою спину — и вдруг испустила жалобный крик, такой громкий, что стены святилища дрогнули, и из щелей в стенах послышалось шипение змей. В том крике был леденящий ужас… но странный Глаз остался на месте, и она продолжала смотреть… и упала, не в силах видеть то, что крылось в темных безднах времени. Я бросился на помощь — прикоснулся, обнял, стараясь привести в чувство ту, которая так долго учила и предупреждала нас, прекрасного друга и защитницу Рима. Слишком ужасным было открывшееся ей будущее, которое наши слабые силы не способны предотвратить.

Обнимая Сивиллу, я взглянул на облака газовых паров, принимавшие причудливые формы, и остолбенел.

— Не воспринимай это как реальность, — шепнула Сивилла, но я знал, что образы, представшие передо мной, из будущего.

Гигантский корабль без парусов и весел… Целый лес высоких стройных зданий, между которыми снуют, теснясь, повозки, не похожие ни на что прежде мною виденное. Меня тянуло туда помимо моей воли, пока я не оказался в самой гуще клубящихся форм и очертаний, скрывших святилище и Сивиллу.

— Я вижу это горгоньим глазом, — донесся в последний раз ее голос, — тем самым, который три сестры передавали друг другу, Глазом Судьбы… ты падаешь… — И все затихло.

Я играл в траве с щенком, думая о разбитой бутылке из-под кока-колы — кто мог забросить ее к нам во двор?

— Филип, иди обедать! — позвала бабушка с заднего крыльца. Садилось солнце.

— Иду! — крикнул я, но продолжал играть.

В большой паутине билась пчела, я попытался освободить ее, а она меня укусила.

Потом помню, как просматривал комиксы в «Беркли Дейли-газетт» и прочитал про Брика Бредфорда, который наткнулся на забытую цивилизацию.

— Эй, мам, — позвал я, — погляди-ка сюда, вот здорово! Брик свалился со скалы, а внизу… — и вдруг замолчал, разглядывая с непонятным чувством изображения древних шлемов и оружия.

Бабушка недовольно скривилась.

— Уж больно он к этим комиксам пристрастился, почитал бы что-нибудь серьезное.

Следующее воспоминание уже из школьных времен. Сижу в зале и смотрю, как танцует девушка. Джилл старше меня, в шестом классе. На ней восточный наряд, шарф закрывает нижнюю часть лица, но глаза, умные и добрые, напоминают чьи-то другие, очень знакомые… Позже миссис Редман задала нам сочинение, и я написал о Джилл — как она жила в далекой стране и танцевала там обнаженная выше пояса. Миссис Редман позвонила матери, и я получил нагоняй, хотя не слишком понял, из-за чего. Тогда я многого не понимал. У меня случались воспоминания, не имевшие ничего общего с Беркли, начальной школой в Хиллсайде, моей семьей и домом, где мы жили… Чаще всего мне виделись змеи, не знаю, почему — мудрые змеи, совсем не злые, нашептывающие слова.

Так или иначе, мое сочинение получило высокую оценку самого директора школы мистера Гейнса, хотя лишь после того, как я дописал, что Джилл выше пояса всегда была одета. Я решил стать писателем.

Однажды ночью, уже перед старшими классами, мне приснился странный сон, удивительно реальный по ощущениям. Передо мной возник пришелец из космоса внутри стеклянного шара вроде спутника или чего-то такого, в чем они летают. Существо не могло говорить и лишь пристально вглядывалось в меня своими странными глазами.

Двумя неделями позже мне пришлось писать в сочинении, кем я хочу стать, когда вырасту, я вспомнил свой сон и написал: «ХОЧУ СТАТЬ ПИСАТЕЛЕМ-ФАНТАСТОМ».

Родители просто взбесились, но это лишь помогло, такой уж у меня характер, а тут еще вдобавок моя подружка Изабель Ломакс сказала, что у меня ничего не получится и вообще, фантастика — тупое чтиво для прыщавых юнцов. Я окончательно уверился в том, что научная фантастика — мое настоящее призвание, ведь должен кто-то писать для прыщавых юнцов, не виноваты же они в своих прыщах. Читать книги имеют право не только люди с безупречной кожей, Америка — страна равных возможностей. Так учил нас мистер Гейнс, а он починил мои часы, которые никто не мог починить, и был для меня высшим авторитетом.

В старших классах я учился плохо, потому что с утра до вечера писал фантастику, а учителя кричали, что я коммунист, раз не делаю, что положено.

— Вот как? — отвечал я обычно.