Филип Дик - Глаз Сивиллы (сборник)

Но все три любили его, все три были его девушками, его женщинами, его воплощенными мечтаниями: печальными, испуганными, доверчивыми, страдающими, смеющимися, чувственными, заботливыми, греющими душу, требовательными женскими сущностями — триединство реального мира, который противостоял ему и одновременно обогащал, делал другим, каким бы он никогда не стал сам, и этот дар он почитал, ценил, уважал, любил и нуждался в нем сильнее всего в жизни. Мисс Стикифут как таковая исчезла. На ее месте стояли три девушки. Они обращались к нему не издалека, с другого берега, при помощи посланий в пустых банках из-под табака; они говорили прямо, буравили его непреклонным, пристальным взглядом, ни на миг не забывая о его существовании.

— Я буду жить с тобой, — сказала восточная девушка со спокойными глазами. — Как ни к чему не обязывающий друг, пока я жива, и ты жив — быть может, вечно. Жизнь мимолетна и не стоит того, чтобы ее бездарно прожигать. Порой мне кажется, мертвые неплохо устроились. Может, я пойду к ним сегодня, а может, завтра. Может, убью тебя, отправлю тебя к ним или заберу с собой. Хочешь со мной? Оплати мне дорогу, если хочешь, чтобы я последовала за тобой. Иначе я полечу одна и бесплатно на военном «Боинге 707»: я получаю пожизненные выплаты от государства и откладываю на тайный счет для полулегальных инвестиций необычного характера, о назначении которых тебе лучше не знать, если хочешь спать спокойно. — Она помолчала, глядя все так же бесстрастно. — Ну так что?

— А какой вопрос? — растерялся Кэдбери.

— Я сказала, — рявкнула она, разочарованная его слабыми умственными способностями, — что буду жить с тобой неопределенное время, с неопределенным результатом, если будешь достаточно платить и особенно — это обязательное условие, — если будешь вести хозяйство: оплачивать счета, убирать, ходить за продуктами, готовить, чтобы я не забивала голову пустяками. И могла заниматься своими делами, поважнее.

— Согласен! — с готовностью откликнулся он.

— Я никогда не буду жить с тобой, — сказала девушка с грустными глазами и дымчатыми волосами, пухлая и мягкая, в сексуальной кожаной куртке с бахромой, коричневых вельветовых брюках, в сапогах и с кроличьей сумочкой. — Но я буду иногда заглядывать к тебе утром перед работой на случай, если у тебя найдется лишний косячок, а если ты сам все выкурил, я поцелую тебя и выдохну дым тебе в рот. Хорошо? — Она улыбалась еще шире, в прелестных глазах светились мудрость и противоречивость ее натуры и ее любви.

— Конечно. — Кэдбери хотелось большего, но он знал, что это невозможно; она не принадлежала ему, не существовала для него — она была и собой, и частью мира.

— Отвали! — сказала третья. Кричаще красные, сочные губы искривила злоба, и в то же время девушка как будто забавлялась. — Я никогда не покину тебя, старый развратник, потому что черта с два ты найдешь желающих жить с педофилом, который в любой момент умрет от тромбоэмболии или обширного инфаркта. Когда я уйду, тебе наступят кранты, старый развратник. — Внезапно ее глаза повлажнели и наполнились печалью и состраданием — но лишь на краткий миг. — Для тебя это будет единственная радость в жизни. Поэтому мне придется остаться с тобой и отложить собственную жизнь на потом или даже навсегда. — Она немного поскучнела; тень апатии, отрешенности и равнодушия скользнула по ее неумело накрашенному юному и прелестному личику. — Правда, если мне сделают более выгодное предложение, — холодно сказала она, — я его приму. Я буду посматривать направо и налево. Вдруг чего перепадет.

— Что за вздор! — возмущенно воскликнул Кэдбери. Его охватило жуткое чувство утраты, как будто она уже его бросила, прямо сейчас. Раньше с ним уже такое случалось — и было самым ужасным в жизни.

— А теперь, — бодро сказали все три девушки сразу, — перейдем к сути. Сколько у тебя голубых фишек?

— Ч-что? — оторопел Кэдбери.

— Это главное, — слаженно заявили девушки, сурово сверкнув глазами. Тема фишек пробудила их общие качества. — Покажи свою чековую книжку. Сколько у тебя на счету?

— Какой у тебя годовой доход? — спросила восточная девушка. — Я никогда не разорю тебя, — нежно, ласково и терпеливо добавила она, — но не мог бы ты одолжить мне две голубые фишки? Я знаю, у такого солидного и знаменитого бобра их сотни.

— Сгоняй за фишками и купи мне две кварты шоколадного молока, коробку пончиков и колу в «Спиди-Март», — сказала капризная девушка.

— Можно покататься на твоем «Порше»? — спросила ласковая девушка. — Я заправлюсь.

— Но свою машину я тебе не дам, — сказала восточная девушка. — Тогда подорожает моя страховка, а за нее платит мама.

— Научи меня водить, — сказала капризная, — тогда я поеду с одним из бойфрендов в автомобильный кинотеатр — два бакса за машину. Там будет пять сеансов порнушки, можно захватить пару чуваков и еще одну чувиху в багажнике.

— Лучше доверь свои голубые фишки мне, — сказала ласковая. — Эти вертихвостки оберут тебя до нитки.

— Пошла в задницу! — огрызнулась капризная.

— Если послушаешь ее или дашь ей хоть одну голубую фишку, — яростно заявила восточная девушка, — я вырву к чертям твое сердце и съем живьем. А у этой дешевки триппер, если переспишь с ней — детей не будет!

— У меня нет голубых фишек, — встревоженно сказал Кэдбери, опасаясь, что все три сбегут. — Но я…

— Продай свою пишущую машинку, — сказала восточная девушка.

— Я займусь продажей, — ласково сказала заботливая девушка. — Ты получишь… — Она замолчала, старательно считая в уме. — Я с тобой поделюсь. По справедливости. Я тебя не надую. — Девушка улыбнулась, и он знал, что она говорит правду.

— У моей мамы есть электрическая пишущая машинка с шаровой головкой, офисная модель, — высокомерно, почти презрительно заявила капризная. — Возьму ее себе, научусь печатать и устроюсь на хорошую работу. Правда, на пособии денег больше.

— Позже в этом году… — безнадежно начал Кэдбери.

— Увидимся позже, — сказали девушки, которые недавно были мисс Стикифут. — Или высылай голубые фишки почтой. Договорились? — Они начали блекнуть, растворяться и стали бестелесными. Или…

Или сам Кэдбери, Бобр, Которому Не Хватало, становился бестелесным? Интуиция безжалостно подсказывала, что так и есть. Он исчезал; они оставались. И все же он испытывал странное блаженство.

Кэдбери знал девушек совсем недолго, но они уже значили для него больше, чем он сам. И был рад этому.

Есть у него голубые фишки или нет — а похоже, для них это главное, — девушки не исчезнут. Если не удастся выманить у него фишки лестью, силой или взять взаймы, они добудут их у кого-то другого. Или будут счастливы просто так. Девушки не нуждаются в фишках, а просто любят их — и прекрасно выживут без фишек. Однако, по правде говоря, выживание не для них. Они хотят и умеют быть неподдельно счастливыми. Хотят не сводить концы с концами, а жить на всю катушку.