Мирра Лилина - Миллионы в пещере

- Глубокая мысль, - донесся до меня полный убежденности голос Гарри Гента.

Мэр города Букель растроганно сморкался в большой платок:

- Каковы молодцы, каковы герои! - кивал он на ветеранов. - Что вы скажете? - И не дожидаясь, что скажут, снова сморкался.

Потом генерал Фаренваг долго хлопал по плечу Штакльгросса и говорил, что он, Штакльгросс, и его друзья призваны спасти весь мир от красной опасности.

Штакльгросс стоял, вытянувшись, крепко прижав свои огромные руки по швам.

- Очень благодарен! - рявкнул он, когда Фаренваг протянул ему открытый портсигар. - А чтобы спасать мир, так можете на нас положиться, мы его так спасем, что он у нас и не пикнет! Жизненное пространство и место под солнцем… это мы всегда! - окончательно расхрабрился Штакльгросс.

Я мигнул Гуго Кнуту, и он быстро увел своего не в меру разговорившегося приятеля.

После смотра мы пригласили Фаренвага и Букеля на банкет.

В «Золотом местечке» гремела музыка. За столиками, уставленными пивными кружками, блюдами с сосисками и колбасой, сидели наши бравые ветераны, они громко переговаривались, пели и время от времени со звоном сталкивали кружки. Когда они промахивались, кружки стучали о головы их соседей.

В дверях появился генерал Фаренваг. Все притихли. Оркестр заиграл что-то торжественное. Все встали. У Фаренвага было внушительное выражение лица. Тут вскочил Штакльгросс и крикнул что-то насчет высшей расы и спасения цивилизации.

- Правильно! - произнес Фаренваг и сел. Потом он что-то вспомнил и заорал: - Ура!

Его возглас подхватили, и все потонуло в шуме и криках.

В это время Штакльгросс, уже изрядно пьяный, вытянул свои огромные ноги и, ощутив какое-то препятствие- то ли он уперся ими в стену, то ли в ноги соседа, невероятно рассвирепел и закричал, требуя жизненное пространство.

Что тут поднялось! Все вскочили со своих мест и кричали. По залу летели тяжелые пивные кружки. Тех, в кого они попадали, немедленно выносили, энтузиазм был столь велик, что пришлось вмешаться полиции и развезти по домам и больницам неудержимо рвавшихся в бой ветеранов.

Когда всех развезли, Гарри Гент вспомнил о Штакльгроссе. Он лежал в задней комнате связанный и, не имея возможности двигать руками и ногами, отчаянно плевался.

- Отличный кадр! - обрадовался Гарри Гент и щелкнул фотоаппаратом.

На следующий день в «Кессельбургских новостях» было отмечено, что в «Золотом местечке» кессельбуржцы показали свою верность традициям и высшую степень любви и преданности идеалам свободного мира.

«Необходимо, - писала газета, - чтоб внужный момент каждый кессельбуржец, подобно нашим славным ветеранам, знал свой полк и своего ефрейтора».

Тут же была помещена фотография связанного Штакльгросса. Под фотографией стояло: «Зигфрид в плену у Нибелунгов», и задавался туманный вопрос, долго ли будет длиться этот плен.

Я поехал в город Элленштадт. Здесь мне предстояло заключить некоторые важные и весьма выгодные сделки.

Возвращаясь в отель, я увидел впереди себя широкую полную спину и кокетливую шляпку со множеством ярких цветов, колыхавшихся при каждом шаге грузно ступавшей женщины. Это несомненно была госпожа Ахтмайер. Она еще больше расплылась, лицо ее приобрело желтый оттенок, а мешки под глазами и потускневший взгляд свидетельствовали о том, что у нее много забот и огорчений.

- Госпожа Ахтмайер! Не ожидай вас здесь встретить, - сказал я как можно любезнее.

- О, господин…

- Друльк,- подсказал я.

- Господин Друльк, я тоже так рада вас встретить,- заверила меня вдова, хотя я ничего не сказал по поводу своей радости видеть ее.

Но что же вас сюда привело?

- О, господин…

- Друльк…

- Господин Друльк, всюду несправедливость, и каждый хочет воспользоваться беззащитностью бедной вдовы и ограбить ее. Да, да, именно ограбить, - Глаза госпожи Ахтмайер сверкнули, и полная рука в перчатке сжалась в крепкий кулак. - Вот уже три недели я здесь обиваю пороги, я требую возмещения убытков…

- Как, опять корова? - неосторожно вырвалось у меня.

- Но почему же корова, господин… Неужели вы полагаете, что у меня не может быть более значительных дел, чем какая-то корова, - госпожа Ахтмайер обиженно пожала плечами.

- Но я не предполагал… - и не объяснив, чего именно я не предполагал, я взял ее под руку, и мы вошли в кафе.

Госпожа Ахтмайер сияла. Кокетливо оправляла она перед зеркалом свою сложную прическу, истово пудрила нос, после чего долго отряхивала с воротника пудру - госпожа Ахтмайер священнодействовала.

Она священнодействовала и тогда, когда уже сидела на стуле и, далеко отставив мизинец, мелкими глотками пила кофе. После каждого глотка она откусывала кусочек пирожного с кремом.

За второй чашкой, порозовевшая и оживленная, госпожа Ахтмайер стала мне рассказывать, что привело ее в Элленштадт. Рассказывала она обстоятельно, не забывая ни малейшей подробности, но их я опущу.

У госпожи Ахтмайер, как у всех людей, некогда была мать, которую звали госпожа Миллер. Госпожа Миллер всю свою жизнь прожила в деревне, носившей поэтическое название Фогельзанг, что в переводе означает пение птиц.

Случилось так, что в конце войны на Фогельзанг упала бомба. И она угодила в дом госпожи Миллер. По счастью, госпожа Миллер была в это время в церкви. Но дом был уничтожен.

- А потом бог призвал к себе мамочку. Это было в пасхальное воскресенье. - Госпожа Ахтмайер подняла к потолку глаза, потом вытерла их белоснежным с кружевами платочком. В другой руке она держала дымившуюся чашку кофе. Вдруг с силой брошенный кем-то башмак выбил из рук госпожи Ахтмайер чашку, и кофе залил ее обтянутую шелковой материей пышную грудь.

Госпожа Ахтмайер вскочила и завизжала. Поднялся невообразимый шум. Из глубины зала шел, круша по дороге стулья и опрокидывая столики, виспутинский офицер. На лице его блуждала пьяная улыбка, спутанные редкие волосы спускались на потный лоб, в руке он держал бутылку, на одной ноге у него был хорошо начищенный башмак, другая нога была в светлом носке. Офицер шел прямо к столику, за которым мы сидели.

- Из-з-звините, миледи, - заплетающимся языком произнес офицер, обращаясь к госпоже Ахтмайер и прижимая руку с бутылкой к сердцу. - Извините, миледи, я целился в вашего кавалера, а попал в вас. Недолет. Эт-то бывает…

Госпожа Ахтмайер неистовствовала.

- Вы испортили мое лучшее платье! - кричала она. - Его же теперь нельзя носить!

- С удовольствием сниму его с вас, - потянулся офицер к госпоже Ахтмайер.

Госпожа Ахтмайер взвизгнула и с неожиданной ловкостью отскочила. Офицер обернулся ко мне.

- Ты, ристландская свинья, почему здесь находишься? Это кафе для нас, для виспутинских офицеров, или ты не видишь?