Тимур Максютов - Авель, брат мой (сборник)

Рассвет мутный, серый. В такой гнусный день даже солнышко не спешит на небо забираться и смотреть, как мы умирать будем.

Пехота, сбивая холодную росу, в лощину втянулась. Флейтист на башню залез. Замер, улыбаясь. Тишину слушает. Захар рявкнул:

– Чего завис? Люк закрывай, пора. А то подохнуть опоздаем.

Флейтист опустился на место наводчика, тонкими пальцами пульт управления оружием погладил. Механик дизель запустил – загрохотало, утренний туман чёрным выхлопом окрасило.

Батя дал красную ракету в зенит, спустился в блиндаж. Отдёрнул плащ-палатку на бревенчатой стене, в скрытую дверцу портала вошёл. Исчез.

Возник в низком жарком помещении. Посмотрел на Акушера, склонившегося над капсулой. Спросил:

– Ну, как там?

– Всё отлично, Кормилец. Вовремя ты начинаешь. Погляди, какой красавчик.

Батя-Кормилец подошёл. В капсуле набухало огромное яйцо с полупрозрачной кожистой оболочкой, будто распираемое жёлтым гноем изнутри. К разъёмам ползут чёрными змеями провода, передающие сигналы с поля боя – визуальные, звуковые, ментальные.

А в лощине – мрак. Ротный на противопехотку наступил. Лежит, пялится на белоснежный обломок кости, вместо ноги торчащий. Орёт:

– Откуда мины, тля?! Вчера разведка ходила, чисто было всё.

Завыли миномёты, накрыли. Грохочущие чёрные гейзеры окровавленную лощину украсили. В небо земля летит пополам с кишками, пулемёты по пехоте лупят, по телам – уже мёртвым и ещё нет.

Танк Захара в борт ракету поймал, пылает. Воющий Флейтист из башни вывалился, на землю сполз, горящим шлемофоном в грязь уткнулся и затих.

Будто ждал Патер нашу атаку.

Яйцо крики предсмертные впитало, вспухло – и разорвалось, забрызгав гноем потолок. Акушер, умиляясь, достал из яичных ошмётков краснокожего младенца с крошечными рожками, нежно-розовым хвостом и забавными копытцами.

– Ах, какой хорошенький! Молодец ты, Батя. Твоя заслуга. Вскормил.

– Патер, ответь Акушеру.

– Я Патер, приём.

– Тут праздник намечается, яйцо созрело. Твоя очередь кормить.

Ноябрь 2014 г.

Вторые сутки сумасшедшей скачки. Меня мотает в седле, как хлипкую шлюпку – на океанской волне. Вверх – вниз, влево – вправо. Сквозь дремоту я вспоминаю: надо быть аккуратным, чтобы не сбить коню спину. Трясу головой, прогоняя туман усталости.

Почва гудит, будто в её глубинах набухает корень вулкана. Клокочет магма, готовясь разорвать поверхность, выплеснуться наружу жидким пламенем – и сжечь геоид до самого неба, до звёзд и Солнца, которые ужаснутся от картины гибели мира.

Но это не тектонические плиты грохочут в чёрной глубине – это тысячи копыт нашей коней, бьющих в такт землю, порождают напуганный гул. Нас – тьмы. Грязных от чужой засохшей крови, провонявших дымом пожарищ и равнодушных к крикам умирающих.

Мы пришли смыть мутную накипь цивилизации с чистого лика планеты.

Медный шлем вождя сияет, как маленькое солнце. На его шее болтается страшное ожерелье из отрубленных человеческих пальцев – уже подгнивших и совсем свежих. Вождь скалит жёлтые, как у хищника, зубы; утирает пот с чумазого лба и кричит:

– За этой грядой – город! Уводи свою тысячу на правое крыло.

Я киваю. Вождь хлещет плёткой по бокам каурого жеребца и уносится дальше.

Выхватываю лук, из колчана достаю сигнальную стрелу. Откидываюсь назад, почти ложась на круп своей соловой кобылы, и запускаю снаряд в зенит.

Стрела пронзительно свистит и трепещет алыми шёлковыми лентами – и её видят все мои бойцы, вся тысяча. И вместе со мной принимают вправо, перестраиваясь из походной колонны в атакующую лаву.

А небо уже таранят десятки других стрел – синих, жёлтых, сиреневых…

И знамя из семи белых лошадиных хвостов – впереди.

Сейчас, ещё совсем немного – мы взлетим на гребень, яркий свет полудня ударится в тёмную массу орды. И замрёт, растерявшись.

Перед нами раскинется очередной город. Сонный, ленивый и глупый город.

Беззащитный.

Обречённый.

Роман резко сел в постели. Ветхое одеяло соскользнуло на пыльный пол.

Во рту ещё ощущался горький привкус дыма, в ушах гремел топот копыт бесчисленного войска. Странный сон не отпускал вот уже несколько месяцев, заставлял вскакивать посреди ночи и лихорадочно нащупывать рукоятку несуществующего боевого топора.

Бывшая жена правильно говорила:

– Ты свихнёшься со своими грунами, Ромка. Ты живёшь далёким прошлым. Кому нужны эти твои древние кочевники, существовавшие без смысла и исчезнувшие без следа? Займись, наконец, делом. В доме ни копейки, мы месяц не меняли обои! Я третью неделю хожу в одном и том же пальто, это просто неприлично!

Роман встал, пошлёпал босыми ногами на кухню.

Дешевая автоматика давно просроченной модели зажгла свет, среагировав на движение. Женский голос, когда-то звучавший загадочно и интимно, с годами надоел хуже горькой редьки:

– Местное время шесть часов утра. Желаете сводку новостей?

Роман отрицательно покачал головой и схватил пластмассовый чайник. Поискал глазами чистую кружку, не нашёл и начал пить прямо из неудобного носика, выливая половину на подбородок и голый живот.

Старая автоматика не реагирует на кивки или покачивания головой – только на голос. Поэтому робот с энтузиазмом затянул:

– Специальный комиссар ООН по делам потребителей выступил с докладом об обязательном вживлении гаджетов новорожденным младенцам…

Роман замотал головой и возмущённо рявкнул:

– Заткнись!

Автоматика озадаченно помолчала и продолжила:

– Вас поняла. Местное время шесть часов четыре минуты. Желаете услышать прогноз погоды?

– Нет!

– Вас поняла. Завтрак?

– Нет, твою мать. Просто заткнись, и всё.

– Вас поняла. Напоминаю, что просрочка платежа за квартиру составляет…

Роман взвыл и шарахнул по корпусу динамика чайником. Дешёвая одноразовая пластмасса разлетелась, брызнув осколками и оцарапав ладонь до крови.

Автоматика, конечно, выдержала. Но, кажется, испытала стресс – даже тембр голоса изменился, появились какие-то истерические нотки:

– Спортивные новости! Новый правый полувратарь футбольной команды «Зенит», выращенный в инкубаторе республики Каталония…

– А-а-а, да чтоб ты сдохла!

Рома швырял в динамик всем, что попадалось под руку. Потом сдался, заткнул пальцами уши и пошёл досыпать.

В очередной раз подумал, что устал от безумия и бессмысленности города. Что смертельно хочется уехать на старую дедушкину дачу, спрятавшуюся в лесу недалеко от северной трассы из города. Там – настоящие, бумажные книги, которые не изменят, если вдруг сядет аккумулятор. Печка, банки с маринованными огурцами в подполе и древнее ружьё, из которого стреляют забытыми пороховыми патронами. Охота, грибы…