Хроники Мировой Коммуны

– Такие вещи вообще мало радости приносят, поверь моему опыту, – ​ответила задумчиво Марьям.

Они стояли на краю вокзальной площади, посреди которой молодой человек в форме железнодорожника с наспех повязанной на левом рукаве красной лентой зачитывал немногочисленным слушателям – ​торговкам, дворникам, носильщикам, ранним пассажирам – ​постановление об упразднении самодержавия. Не до конца проснувшийся вокзальный люд реагировал без особого энтузиазма – ​впрочем, побить смутьяна или отвести «куда следует» тоже никто не порывался.

– А что теперь? – ​спросила Аля, глубоко затянувшись. – ​Мы построим социализм или это будет все равно такой же обман? Если мы просто призраки внутри машины, если все это – ​не настоящий мир, не будет ли издевательством играть в революционеров?

– Почему ты думаешь, что у меня есть готовый ответ? – ​вопросом на вопрос ответила Марьям. – ​Я знаю только одно: ты умеешь бороться, любить и ненавидеть так, как не каждый может в мире, который ты зовешь «настоящим». Для нескольких девочек там, снаружи, ты уже послужила нравственным образцом, можешь поверить. Так почему твой мир должен быть менее настоящим, чем наш? Может, мы и разные, но есть одна по-настоящему универсальная ценность, которая нас объединяет.

– И какая же?

– Революция. Революция должна продолжаться. Пойдем поближе, послушаем, – ​Марьям положила руку Але на плечо. – ​Что-то мне подсказывает, что работы у нас еще ой как много.

Солнечные лучи, перехлестнув через здание вокзала, осветили крыши и окна верхних этажей на противоположной стороне площади. Тени с каждой минутой становились все короче.

Утро нового дня вступало в свои права.

Cлушай, я хлеба забыл взять. Может, зайдем на базу или в магаз? Заодно покажешь мне, где тут у вас жратву берут.

Дана взмахнула на Дыма ресницами.

– У вас же своя база, на стройке.

– Да, а в центре я ничего не знаю.

Магазин носил гордое наименование «Снежный барс». На черном фоне вывески сверкала эмблема – серебряный зверь, изготовившийся к прыжку.

– Это сеть магазинов, других у нас и нет почти. Если не считать госбаз, конечно. А деньги-то есть у тебя?

Торговый зал радовал глаз – зеркала, живописные горы фруктов, пирамиды из ярких коробок и банок. Организовано как на базе – ​набираешь продукты, идешь на кассу. Только выбор шикарнее. Дым взял ржаную буханку и связку ароматных бубликов. На кассе сидела бледненькая девочка лет пятнадцати. Молча пробила чек, достала пакет с фирменной эмблемой.

– Вика! – ​заорал густой дамский голос из подсобки, – ​тебе сколько раз, пилять, повторять, не ложь рыбу в общий холодильник! Ты чо там делаешь вообще?

Девочка вздрогнула, пришла в себя и ответила тонким голосом:

– Чек пробиваю, тут покупатели!

– Иди сюда, пилять, ты у меня щас языком будешь холодильник мыть!

Дана дернула приятеля за куртку. Дым стоял с полуоткрытым ртом – ​хлеб в одной руке, пакет в другой – ​и, судя по выражению плохо бритой физиономии, собирался немедленно кого-то бить.

– Пошли, Дым! Это у них всегда так. Сейчас все объясню.

Они вышли на улицу.

– Детям же запрещено в частных предприятиях, – ​выдавил Дым. Дана вздохнула:

– А девочка и не работает. Она маме с папой помогает, бесплатно. И так у них во всех магазинах. Понимаешь, фирмы, где больше двух рабочих, платят такой налог, что производство уже невыгодно. А у нас в городе зарегистрировано сотни полторы мелких предпринимателей – ​это и фермы, и перерабатывающие, и магазины вот, и в каждом по двое рабочих и один хозяин. По налогам выгодно. А кроме этих двух рабочих – ​жена хозяина, якобы домохозяйка. Дети хозяина. Мать и отец хозяина, братья-сестры, тетки, кузены всякие. Они все не оформлены, разумеется. Но придраться не к чему – ​дело семейное. Кормят весь город. Фирмачи все формально независимы. На самом же деле вся выручка поступает неким Барсятникову и Фролову, владельцам двух самых крупных магазинов. Кстати, эта девочка на кассе – ​дочь самого Барсятникова. Барсика нашего, чтоб его.

– Вот ёклмн! И ничего не сделаешь? Все по закону?

– Подожди, – ​зловеще произнесла Дана, – ​сейчас на собрание придем, там будет еще интереснее.

Биография Дыма была ясна как стеклышко. Родился во время войны, учился в школе-коммуне в Перми, затем два года армии и три года сверхсрочной на Тайване, где пытались закрепиться китайские буржуи. Госпиталь после ранения, курсы строителей, первая работа здесь, в Кузине, на строительстве пищевой фабрики, и первый курс заочного факультета промышленного строительства – ​сейчас каждый где-нибудь да учится. Еще в школе решил вступить в комсомол, а на строительных курсах – ​кандидатом в компартию, но так как теперь он переехал в Кузин, то требовались и новые поручители, и эту роль охотно взяла на себя рыжая Дана, работница местного «Электрона», мастер-оператор автоматической линии.

В бетонном блоке местного издательства на первом этаже обосновалась городская организация компартии: зал для собраний и сборная комната. Стеллажи с бумажными книгами классиков марксизма-ленинизма вдоль стен, экран, диваны, столики, нотики и планшеты на полках. На стене – ​космические репродукции Алексея Леонова. Здесь всегда кто-нибудь тусовался, не только коммунисты. Сейчас все партийные помещения были заполнены народом, Дыму незнакомым, но в сборной сидели друзья Даны. Олег махнул вошедшим рукой. Дана и Дым подсели к столику. Смуглый незнакомый парень протянул руку.

– Рашид, – ​он улыбнулся, – ​биофизик, в горклинике в научном центре работаю.

– Дмитрий Орехов, – ​представился Дым, – ​строитель.

Остальных он знал. Девушки, похоже, нервничали. Катя курила, заложив ногу на ногу, отчего кобура на ее бедре слегка выпирала. Дым попытался определить по рукоятке тип оружия и не определил, что-то новое совсем. Катя была «коброй» – ​от слова КБР – ​«комитет безопасности революции», – ​потому оружие носила постоянно.

– Мы с Димой тут в магазин зашли, – ​поведала Дана, – ​так что я его немного ввела в курс дела.

– А что, на собрании будет обсуждаться проблема с этими хозяйчиками? – ​заинтересовался он. Лена, учительница из коммуны, махнула рукой.

– Что ты! Можешь забыть. Это же у нас вовсе не проблема!

– Мелкое предпринимательство – ​опора экономики, – ​невыразимо ядовито вставила Катя, – ​Дан, ты ему главное-то объяснила?

– Потом. Катька, ты как хочешь, а я выскажу все, что думаю. Я подготовилась.