Владимир Венгловский - Хардкор

Я увидел глаза василиска даже сквозь закрытые веки – во тьме появились два новых подвижных светлячка. Они ползли, приближались, увеличиваясь в размерах.

«Ш-шорх. Ш-шорх».

Захотелось опустить меч. Все равно не спастись. Все в этом мире бессмысленно, не лучше ли закончить жизнь здесь и сейчас? Но у входа – три могилы. Мои пальцы содраны о камни, когда я их копал.

Я скорее почувствовал, чем услышал взмах когтистой лапы. Главное, не открывать глаза! Я отскочил в сторону, стукнулся спиной о сталагмит и рубанул мечом. Клинок нашел свою цель, пробил чешую, вонзаясь в плоть. Василиск заревел. Раненый, он бросился в атаку с намерением смять ненавистную добычу, что не хочет позволить себя спокойно сожрать. Шаг влево и новый удар! Туда, где, по моим расчетам, должна находиться шея чудовища. Рев василиска оборвался. Рухнул сбитый телом ящера сталагмит. И наступила тишина.

Василиск еще дышал, когда я вонзил острие меча в его грудь. Наверное, чешую и глаза можно было продать, а из когтей сделать ожерелье – символ доблести любого воина, но меня это не интересовало. То, что я хотел найти, находилось глубже в пещере.

Когда я подошел к сундуку, несколько теней бросились в разные стороны и скрылись в темных углах пещеры. Интересно, оставил ли Безумный Кроу ловушку? Вопрос удачи. Я открыл незапертый сундук и достал единственное, что скрывали его глубины – склянку, наполненную мутной жидкостью.

Жаль, что со времени смерти трех девушек прошло слишком много времени, и их уже не вернуть.

– Это фиал возрождения?! – удивилась Илва.

Я не ответил, наблюдая, как мутная жидкость, больше похожая на продукт жизнедеятельности, чем на волшебство, дарящее вторую жизнь, клокотала во рту Олега. Мой друг поперхнулся, закашлялся, выплевывая жидкость вместе с кровью. На ветвь упал вышедший из его спины арбалетный болт, покатился и полетел к земле.

– Сам ты Бефстроган, – сказал Олег, через силу улыбаясь.

Кровь медленно возвращалась к его побелевшему лицу.

Когда у меня появился фиал возрождения? Сейчас, едва я вспомнил подробности придуманной жизни, или случайный могущественный артефакт достается каждому при входе в игру? Воспоминания накладывались друг на друга, не позволяя охватить четкую картину происходящего.

Илва расстегнула куртку Олега. На груди моего друга по-прежнему расплывалась бесформенной кляксой серая затвердевшая кожа. Один из ее отростков уже поднялся на шею. Фиал возрождения дарит новую жизнь, но не может отменить превращение в тролля. Таковы законы этого мира.

– Спасибо, – поморщился Олег, приподнимаясь. – Что будем делать дальше?

Он достал из кармана трубку, подумал и спрятал обратно. Затем сорвал веточку с листом и сунул в рот.

Пространство вокруг нас затягивала паутина, ловчие сети висели на ветках серыми грязными лоскутами. Невдалеке виднелись остатки брошенного паучьего корабля – летающего гнезда, который осенний ветер гонит по воздуху, перенося пауков в новые места обитания. Запасы паутины хранятся в коконах, из которых уже выбрались детеныши. Раскрой один из них – и сотни метров паутинных парусов подхватят корабль и понесут вдаль.

Враги ждали внизу, враги стояли на балконе башни волшебника, готовые выстрелить, едва нас заметят. Ближе к дереву ветвь голая – выйди на нее и окажешься открытой мишенью. Я посмотрел в небо. Высоко над нами светило солнце и зеленела листва.

– Пленники, что пойманы судьбой, как им спастись, куда идти?

У основания ветви сидел Вот. Ветер развевал его черный плащ, теребил перья ворона на его плече.

– Откуда ты взялся? – прокричал я.

– Ведь пленники не птицы, летать не могут.

Вот, словно не замечая моего вопроса, пригладил перья птицы.

– Но коль рискнут они последовать дорогой восьмилапых, то смогут изменить несправедливый приговор судьбы.

– Кар-р! – заорал Хугин.

– Не кричи на ухо! – стукнул его по клюву Вот.

– Возможно, он прав, – сказал Олег и выплюнул ветку. Кружась, она полетела к земле. – За дело? – он первым пошел к гнезду пауков.

На его куртке между лопаток расплылось кровавое пятно.

– Я не полечу, – сказала Илва.

Старое гнездо цеплялось за ветки, ошметки парусов трепетали на ветру. Раздвинув клочья паутины, Олег вошел внутрь воздушного корабля.

– Есть целые коконы, – сообщил он оттуда.

– Пойдем, – потянул я Илву за собой.

– Вы сумасшедшие, – сказала она. – Волки летать не умеют.

– У тебя есть другой план?

Стрелки заметили движение, и в ветвь воткнулись несколько болтов.

– Нет, – Илва нырнула под серые пряди паутины.

Вот снял шляпу и поклонился. Я помахал ему рукой. Внутри гнездо почти не защищало от ветра. Десятки слоев паутины стягивали множество тонких и хрупких на вид веток, прочно крепили к полу коконы.

– Держитесь? – спросил я.

Казалось, что ветки сломаются под нашим весом. Паутина прогибалась, но не рвалась. Коконы лежали так, что освободившиеся паруса вырвутся через вход наружу.

– Держимся, – сказал Олег.

– Давай быстрее! – взвизгнула Илва.

Схватившись за стенку гнезда левой рукой, правой открыл крышку кокона и едва успел увернуться от выстрелившего комка паутины. Вылетев, он развернулся длинным парусом. Воздушный корабль рванулся на свободу, сдерживающие его ветки затрещали.

– Еще! Давай еще, на одном не улетим! – закричал Олег.

Завизжала Илва. Возле меня тугим жгутом сплетенных из паутины веревок гудело растянутое основание паруса. За гнездом оно становилось все шире и шире, превращаясь в огромное крыло-парашют. Я дотянулся до второго кокона и сбросил с него крышку. На этот раз я был подготовлен к тому, насколько стремительно вылетит паутинный сгусток, и успел уклониться. Зазевайся – и тебя собьет с ног, выбросит за пределы воздушного корабля.

Возникло сообщение: «Ваша ловкость достигла девяти единиц».

Гнездо дернулось и соскочило с ветви. Я не удержался, упал на противоположную движению стену. Сначала гнездо рухнуло вниз, но потом, подхваченное воздушными потоками, выровнялось и начало набирать высоту. Мы перелетели через городскую стену, зацепив днищем ее край.

Ветер уносил воздушный корабль все дальше и дальше от города-всех-дорог, оставив преследователей далеко позади.

Мальчишка стоял посреди площади и разглядывал памятник. Он никак не мог вспомнить, кто этот высеченный из камня гигант, что поднимает вверх молот. Не мог мальчишка вспомнить и своего имени. Вместо него в голове возникал пыхтящий зверь, ощетинившийся колючками. Как говорила мама, «наежаченный». Мама! Мальчика вспомнил ее улыбку, руки, то, как она прижимала его к себе, а он для вида сопротивлялся, хотя хотелось ее обхватить и никогда не отпускать. Если бы папа его хоть раз так же похвалил.