Тимофей Царенко - Бессистемная отладка. Реабилитация

– Игра. Мир. Все диктует свои условия. Попади вы сюда в других обстоятельствах, нашли бы настоящих друзей, уничтожали бы монстров, повышались в уровнях. Жили бы, как все. Нашли бы свой путь. Были бы счастливы.

– А вы считаете, что я иду не своим путем?

– Вас несет каким-то неведомым мне течением. Мало кто может оценить все то, что произошло с вашим участием. Хотя бы ваша идея с архаичным коммунизмом. Кто нынче вспомнит все то, что принесла эта идеология. Кто оценит то, что она могла бы принести в мир, не подкачай исполнители. Вы создаете что-то неведомое на ходу. С вами рядом я вспоминаю, что тут не обязательно быть старым. Может, пора делать это осознанно?

– Возможно. И, я надеюсь, местным жителям понравится жить при коммунизме. Кстати, насчет местных. Не просветите меня? Почему я не могу отличить их от игроков? Эмоции, чувства, мотивация. Мои потомки создали душу?

Профессор пересел во второе кресло у камина, накинув на ноги плед.

– Да нет, все проще. И интереснее. Потомки доказали существование души. Знаете, что будет, если попробовать скопировать то, что создает сейчас ваше «я»? Все терабайты воспоминаний, опыта и мотиваций?

– Появится второй Филин Олег Петрович?

– Отнюдь. Вторая личность личностью не будет. Программа, которая не умеет испытывать эмоции. Не будет искать цели. Выполнять некие действия, да. Но вот создать нечто новое копия не сможет. Почему – не понятно. На электронном уровне они идентичны.

Так вот, столкнувшись с этим, для создания неотличимых от людей НПЦ, было сделано следующее. Наши эмоции, наши реакции дублируются для какого-нибудь местного жителя. Вашей грустью сейчас грустит какой-нибудь фермер на соседнем континенте. Вашим вдохновением творит кузнец-гном. Страхом боится ребенок в столице. Неигровые персонажи – настоящее отражение нас самих. Потому-то они так похожи на людей.

– И поэтому тут невозможно завести ребенка.

– Увы. Да, я успел подобрать для вас литературу.

– Благодарю, но сейчас как-то нет настроения, читать. Кстати, а почему читаете вы? Что ищите в книгах? Кроме знаний?

– Дороги, на которые я никогда не ступлю. Места, в которых никогда не побываю. Да, можно себя тешить тем, что я побывал на руинах Колизея, но это только высохшие кости. Никогда я не смогу ступить на его песок. Услышать шум неистовствующей толпы. Ощутить запах свежепролитой крови… А вы, молодой человек, что ищете в книгах вы?

– Людей. Я, например, ищу в книге не чудеса и места, а людей. Великого героя с повадками закомплексованного инфантила и нищего с волей короля. Мечтателей и прагматиков, эгоистов и альтруистов. Трусов и героев. Мало профи, что могут описать героя, отличного от них самих. Да, чуть выше, да, красивее, да, чуть умнее и чуть проницательнее. Но тот же человек. И с каждым автором, прочитав книгу, я уже знаком, каждого могу понять. А потом использовать опыт общения уже в реальной жизни. Потому что люди разные, но мыслят очень похоже. И, глядя в глаза очередному своему знакомому, я могу сказать: я знал очень похожего на тебя человека. Последний раз, когда я его видел, он штурмовал замок.

Мы помолчали. Сзади раздался легкий шорох. Я обернулся. Кошмарик, в пенсне Профа, нависал над недописанной книгой и бережно переворачивал страничку кончиком хвоста. После чего с задумчивым видом изучал страницы, правда, читал при этом он вверх ногами.

– Что там шуршит?

– Анатолий Васильевич, я думаю, вам не следует на это смотреть.

Проф с любопытством обернулся и, нервно сглотнув, поглубже забрался в кресло.

– Я думаю, у меня был трудный день, всякое привидеться может.

– Ага.

– Чаю?

– С удовольствием.

Хозяин кабинета снял чайник с огня и залил воду в заварник. Досчитав до сорока, он наполнил небольшие чайные плошки, одну протянул мне. Все это библиотекарь проделал, старательно не поворачивая голову в сторону стола.

В ноздри ударил чуть терпкий запах улуна с ярко выраженной ноткой древесины.

Мы молча наслаждались чаем, залив заварник еще дважды. Часы пробили полночь.

– Профессор, у меня к вам небольшая просьба. Можно оставить у вас часть вещей?

– Конечно, Олег. А куда вы направляетесь? Вы не собираетесь бежать?

– Вы еще не поняли? Нет, конечно. Это игра. По крайней мере, для меня. И достойный вызов. Что-нибудь придумаю.

Профессор тяжело вздохнул и провел меня в следующую комнату. Комната оказалась кладовкой без окон, заваленной всякой всячиной. Мне указали на пустой сундук, покрытый пылью. Я быстренько разделся, оставив одни только штаны, развязал импровизированный мешок и натянул на себя слипшуюся рубаху. В найденный там же мешок засунул Кошмарика, подхватил копье и, махнув рукой Анатолию Васильевичу, покинул гостеприимный дом.

– Филин, ты не обиделся?

– Нет, Морген, на что?

– Мне показалось, тебя огорчил наш отказ лезть вместе с тобой в твои авантюры.

– Моргенханд, в вас всех говорило чувство самосохранения. Ты подумай, где я и где здравый смысл? Тут не на что обижаться. Разберусь с орденом Призывателей, там и посмотрим.

– Ты все-таки решился? У тебя уже есть идеи, как выжить?

– Какие-то наметки есть. Хочешь поучаствовать?

– Приглашаешь?

– Ну, ты, конечно, об этом пожалеешь, но, думаю, тебе понравится.

– А, черт с тобой. Никогда до этого так не веселился.

– Обрадую Кошмарика, в нашей палате прибыло. Захвати несколько бутылок спиртного покрепче.

– Зачем?

– Честно? Мандраж что-то берет.

– Ладно, когда выдвигаешься?

– Да я уже.

– Тогда через десять минут встречаемся у ворот.

У ворот меня встретил отчаянно зевающий стражник. Видимо, это было его обычное состояние. Второй раз вижу, и снова он не выспавшийся.

– Покидаете город, команданте Филин? – от такого приветствия я споткнулся.

– Ага, иду бить врагов коммунистического режима. Если что, не поминайте лихом!

– Люди верят в вас, команданте. Своими пламенными речами вы зажгли наши сердца! Наша жизнь обрела смысл. А можно вопрос?

– Конечно, солдат!

– А каково это, жить при коммунизме?

– Об этом узнают наши дети, боец! Наша задача разжечь пожар мировой революции и на пепле наших врагов взрастить молодую, чистую поросль! Libertad o muerte! – я вскинул правую руку в классической «зиге».

– Libertad o muerte! – солдат повторил мой жест.

Спинномозговое ощущение вращения в гробах Гитлера, Сталина и многих поколений разномастных идеологов стало всеобъемлющим. Надо быть поосторожнее, а не то я так и наклон земной оси изменю. Гироскопическим моментом.

– Привет, Филин, развлекаешься? – к нам подошел Моргенханд.

– Ага, издеваюсь над исторической справедливостью.

– Ну что, идем?

– Идем. Ты взял?

– Взял, три бутылки. Оркский вискарь.