Мэтт Хейг - Эхобой

Она поцеловала меня. Я помнил этот поцелуй. Может, это был сон? Не знаю. Но этот сон вернул меня к жизни. Поцелуй длился всего секунду. С точки зрения логики он ничего не значил. Просто ее губы на мгновение коснулись моих. Но уже давно научно доказано, что то, что мы считаем слишком маленьким или коротким, на самом деле таковым не является. Вселенная была создана меньше чем за секунду. В обычной песчинке 78 000 000 000 000 000 000 атомов. А один волосок может заставить Эхо почувствовать себя человеком. Так откуда же знать, сколько всего заключено в одном поцелуе?

Мне нужно снова ее увидеть. Если ты однажды узнал, что такое любовь или даже слабая надежда на любовь, это невозможно забыть. В этом, наверное, и заключается вся суть любви. В невозможности сказать «прощай».

И все же я должен это сделать.

Я подошел к окну, пока другие Эхо подзаряжались.

Посмотрел наверх, на Луну и Новую Надежду, бросающую отсвет на Землю. Вспомнил, как Пятнадцатый мечтал выбраться отсюда. Вспомнил, как его рвали тигры. По крайней мере, он не чувствовал боли. А я точно знал: если я стану едой для тигров, мне будет невыносимо больно. Я ненавидел боль. Я вспомнил, как мучился в операционной капсуле.

Мистер Касл думал, что отнял у меня чувства и превратил в обычную машину. Сначала я и сам так думал. Но сейчас я был уверен, что у него ничего не вышло. Может быть, однажды познав страх, любовь и красоту, ты никогда их не забудешь.

Я подумал об игуанах, домашних животных Розеллы. Я вспомнил об их способности отращивать новый хвост, если старый отпадал.

Однажды, когда мы говорили о правительстве, Эрнесто сказал, что они могут ослабить разум, но не сломать душу.

Может быть, в этом все дело.

Может быть, у меня есть душа. И она похожа на хвост игуаны — ее невозможно уничтожить, она всегда отрастает снова.

Тогда мне хотелось, чтобы операция прошла успешно. Хотелось ничего не чувствовать — ни грусти, ни радости. Боль и потеря казались слишком высокой платой за жизнь и любовь.

Я вспомнил последнее предупреждение Пятнадцатого: «Не дай себя убить…»

Это были самые мудрые слова. Как и Пятнадцатый, я мечтал выбраться отсюда. Как и его мечты, мои оставались там, где и положено: в моих мыслях.

Я никогда не смогу отсюда выбраться и поэтому должен забыть о побеге, забыть об Одри Касл. Она мне и так уже доставила немало неприятностей. Моей единственной целью в тот момент было выжить и избегать от боли.

На следующим день меня поставили в пару с другим Эхо.

С тем самым одноруким, который даже не вздрогнул после разряда электрошокера, с Четыреста шестым. Когда-то его звали Виктор — вот и все, что я от него узнал. Но и этого мне было достаточно.

Нам дали очень много заданий. Привести в порядок растения в птичьих вольерах. Накормить тигров, которые в то утро были не так уж голодны. Я смотрел на хищников и пытался ненавидеть их, а не на Луиса или мистера Касла, но ничего не получилось. Тигры были просто животными, и вряд ли им тут нравилось.

Мне не хотелось оставаться возле них, и я взял десятиминутный перерыв. (В Зоне Возрождения Эхо полагался перерыв. В это время они могли подзарядиться или выпить сахарный раствор.)

Я отошел подальше от тигров, сел на скамейку и стал наблюдать за пасущимися носорогами. Я не мог перестать пересчитывать все вокруг. Листьев на кусте — 35 451. Травинок в поле зрения — 46 329. Масса носорогов — 1350 килограммов.

Ко мне подошла какая-то девушка и протянула листовку. У нее их была целая стопка, восемьдесят семь штук. Я посмотрел на нее, но бумажку не взял. Не хотелось ни с кем разговаривать. Не хотелось, чтобы на меня обращали внимание. У нее были розовые волосы. Она была совсем юной, лет девятнадцати, но выглядела очень серьезной и внимательно смотрела на меня.

Листовка была напечатана на электронной бумаге и называлась «Дозор „Касл“». На ней постоянно обновлялась лента новостей. Я увидел, что там идет дискуссия, насколько этично возрождать вымершие виды — особенно неандертальцев, — чтобы потом держать их в зоопарке.

Я отказался брать листовку.

— Пожалуйста, — сказал я, — уходи.

— Я хочу, чтобы ты прочитал эту листовку, — она указала на мою одежду, — потому что ты здесь работаешь. Ты должен понимать, чем занимаешься и насколько это этично.

— Здесь нельзя раздавать листовки. Тебе лучше уйти. Я просто хочу побыть один, — сказал я. — Пожалуйста.

Но она продолжала стоять передо мной.

— Это неправильно, — сказала она. — Это против природы. Животных преступно держать в зоопарках, тем более возрожденных животных. А уж причислять к животным неандертальцев можно с тем же успехом, что и нас самих. Они такие же, как мы.

Как мы.

Она думала, что я человек.

И я зачем-то спрятал левую руку под коленку, чтобы она и дальше считала меня человеком. Быть человеком в миллион раз лучше, чем мной. Человек создавался тысячелетиями. Каждый человек появлялся на Земле потому, что генетический материал, из которого он создан, передавался от поколения к поколению, снова и снова, напрямую, непрерывно — невзирая на землетрясения, наводнения и войны. Через всю историю. А я был просто… сделан. Один раз.

— Какое оправдание вы находите всему этому? — спросила она меня, я поднял на нее глаза, и ее взгляд застал меня врасплох.

— Пожалуйста, просто…

— Тридцать тысяч лет тому назад люди уничтожили неандертальцев во время племенных войн. А сейчас мы возрождаем их только для того, чтобы держать в неволе? Я думаю, это безнравственно.

Я посмотрел по сторонам. Ни одного Эхо. И Луиса тоже нигде не было видно.

— Это так. Но ты не можешь ничего изменить. Никто не может. Уходи.

Она долго смотрела на меня.

— Ты выглядишь слишком молодо, чтобы работать здесь. Сколько тебе лет?

Люди относились друг к другу иначе, чем к Эхо. Лучше. Даже если спорили между собой. Мне было шестнадцать недель от роду. Но я не стал ей об этом говорить.

Она кивнула, хотя я молчал.

— Могу поспорить, ты все-таки достаточно взрослый, чтобы задавать вопросы. И будь я на твоем месте, я бы просто отсюда ушла.

Но что, если у тебя нет выбора? Слова так и вертелись у меня на языке, но я ничего не сказал. С этого момента никаких вопросов. Они заперты, скрыты от посторонних глаз, спрятаны в том же тайнике, что и мечты и воспоминания об Одри. Вопросы опасны.

Она нахмурилась.

— Если ты сильный человек, ты бы мог что-нибудь сделать. Они же не Эхо. Они живые существа, у них есть чувства.

Я почувствовал, что начинаю злиться. И у меня вырвался вопрос:

— Ты имела какое-нибудь отношение к нападению на дом мистера Касла?

— Ты имеешь в виду ту бойню? Они убили почти всех, кто вторгся на его территорию!