Эдуард Веркин - Через сто лет

– Кстати, а это идея. – Костромина почесала подбородок блестящим серебряным ногтем.

– Что за идея? – не понял я.

– Идея проста. Я возьму пистолет, стрельну тебе в башку, а мы скажем, что цветовод. А ты как бы пострадал за любовь… А?

Я почесал голову. Конечно, интересная мысль. Стрельнуть неплохо, главное, в глаз не попасть, глаза плохо отрастают, а ходить полгода с повязкой совсем не хочется.

– Ну, давай, – сказал я. – Стреляй. Только не в глаз. В лоб давай.

Костромина уставилась на меня с удивлением.

– А ты, Полено, молодец. Готов ради любви многим пожертвовать.

– Да, – сказал я. – Готов.

– Молодец. Рада за тебя. Я подумаю. В голову благороднее, чем в… В наоборот. Цветовод-то, кстати, свинцом стрелял? Или солью?

– Серебром.

Костромина поморщилась.

– Это жертва, – сказала она. – Безусловная. Сидеть-то как?

– Неприятно. Чешется. Я почти все извлек, совсем немного осталось.

– Придется терпеть.

Я вздохнул.

– Нет, конечно, я могу тебе выдавить… Или выцарапать.

На секунду я представил эту картину. Вот я лежу, Костромина склоняется надо мной, а в руке пинцет… вернее, клещи. Не очень весело.

– Само выйдет, – сказал я. – Через пару месяцев. Потерплю. Да почти не чувствуется.

– Молодец в четвертый раз. И все равно непонятно… Где букет? Понятно, что тебя расстреляли, это хорошо. Но букет-то ты собрал?

Кострома осторожно понюхала воздух.

– Там, – я кивнул в сторону реки.

– Так… Почему там, а не здесь?

– Да у него все цветы ненастоящие. Одни пластмассовые, другие бумажные, а третьи вообще железные.

– Железные цветы? – удивилась Костромина. – Он что, псих?

– А я откуда знаю? Нет, наверное, не псих. Все равно цветы настоящие у нас плохо… так хоть пластиковые будут. Красиво.

– Что ты в красоте понимаешь, Поленов? Тебе бы только… Я даже не знаю, что тебе стоит делать, ты никакой…

Костромина замолчала. Некоторое время она ощупывала свое лицо, со страхом и с отвращением, потом сказала:

– С цветами не получилось. Надо попробовать что-то новенькое. И чем скорей, тем лучше, Беловоблов с Груббер на месте не стоят.

Я представил, как Груббер и Беловоблов не стоят на месте, и мне стало почему-то весело.

С утра я отправился в книжную лавку на Станционной. Раньше там был рынок, стены железные, потолок стеклянный, сейчас рынок изменился, как, впрочем, и все вокруг. Крыша просела, стены выпуклились и заросли мхом, рынок стал похож на расплющенную консервную банку, в нем больше ничем не торговали. Меняли книги.

Конечно, в книжную лавку идти без обмена не стоило, и я приготовил на обмен книжки из своего коллекторного запаса. «Антология уральского кошмара-4», «Карлики Вицлипуцли» и роскошно изданный «Современный бестиарий» со стереоскопическими картинками. Все очень поганое. Неплохой набор, легко поменяюсь.

Сегодня в лавке дежурил Брюханов, он сидел на складном стульчике и починял шредер. Шредеров в лавке держалось много, лавка перерабатывала вредные книжки в бумажные ленты, а потом в муку, после чего мука вывозилась на целлюлозную фабрику. Аппараты были все древние, допотопные, ломались часто, а Брюханов с напарником их почти постоянно чинили.

Брюханов мял пальцами отвертку и грыз титановый мундштук. Меня увидел не оборачиваясь.

– Привет, Поленкин, – сказал.

– Здравствуйте. Я Поленов. Мне надо…

– Что притащил? – буркнул Брюханов, не отрываясь от шредера.

– Книжки.

– Ясно, что не коврижки. Что там у тебя?

Я сунул Брюханову сумку. Он оценил на вес, понюхал, сказал:

– Неплохо. «Уральский кошмар», «Вицлипуцли»… О, «Бестиариум». Да ты библиофил.

– Кто? – не понял я.

– В коллекторе книжки тыришь, вот кто.

Я отвернулся. Можно подумать, он сам не тырил в детстве. Так тырил, что теперь вот в книжной лавке работает.

– Да ладно, не обижайся, Поленкин. Что брать будешь? Опять про велосипеды? Я тебе приготовил парочку…

– Да не. Про любовь.

Брюханов к.б. удивленно подвигал бровями.

– Это маме, – тут же сказал я. – Она интересуется.

– Да хоть папе, – Брюханов указал на коробки, стоявшие вдоль стены. – Первые пять – про любовь, следующие про приключения, потом фантастика, все есть.

Я подошел к любовным коробкам, стал осторожно перебирать. Книжки были очень бывшие в употреблении, все в мягком переплете, некоторые почти разваливались или действительно разваливались, в других крошилась краска, в третьих мне не нравились обложки, четвертые покрывала плесень, я перебирал и не знал, что взять.

– В этой коробке старье всякое, – пришел на помощь Брюханов. – На вот, интересные.

Брюханов сунул мне в руки две книжки.

– Рекомендую, – ухмыльнулся он. – Мама будет довольна. «Огонь в твоем сердце». Отличный лавбургер. И вот еще тоже хорошая, «Неотразимая Жюли», это историческая. Там всякие герцоги, маркизы, на коняшках скачут… Короче, посмотришь. Заходи еще, всегда рад тебя видеть. По деревообработке ничего не нужно?

И неестественно загоготал, довольный своей шуткой.

Тоже, что ли, на соулбилдинг ходит?

Я пообещал, что зайду, поспешил домой. Улегся в койку, лампу зажег.

«Огонь в твоем сердце» мне сразу не понравился, там одна английская девушка попадает в Индию, в плен к одному радже, у которого сорок жен, а ее планируют в сорок первую. Я не очень люблю все восточное, поэтому добраться я смог лишь до места, где раджа спас эту англичанку от взбесившегося слона, дальше читать не стал, там и так все понятно было.

«Неотразимая Жюли» меня тоже поначалу разочаровала. Там одна французская девушка Жюли отправлялась в Россию в девятнадцатом веке учить детей князя Крымского играть на фортепиано и влюблялась в самого князя, жена которого недавно умерла от родильной горячки. Все дело шло к тому, что вот-вот Жюли пойдет на опушку леса за подснежниками, а князь Крымский спасет ее от стаи голодных волков, но вдруг книжка про Жюли кончилась и пошел совсем другой роман. Про одного ангела Уриела, которого изгнали с небес на землю за бесчинство, а он взял и влюбился в какую-то Наташу из пятиэтажки на окраине.

Это был настоящий бладфикшн. Потому что этот ангел то и дело вступал в жестокие схватки с разнообразными демонами, которые регулярно подкатывали к этой самой Наташе с гастрономическими намерениями. Демоны были всегда повергаемы.

Сначала я не понял, а потом, конечно, догадался. Полиграфический брак. Перепутали в типографии, получился винегрет. Интересно, это случайно или Брюханов мне специально подсунул? Может, он из ККГ?

«ККГ» – это «Кровавая кровь грядет». Есть будто бы такая вурдалаческая организация, которая выступает за чистоту вампирской жизни. Нет, они не призывают охотиться на немногочисленных людей и питаться их кровью, до такого в наши дни никто не докатывается, даже самый последний-распоследний последователь Погробиньского. Они нападают на животных. Хотя я никогда не видел ни одного кэкэгэшника, но про их безобразия в школе многие рассказывают шепотом. Якобы то тут, то там встречаются мертвые обескровленные коровы, а в Оренбурге даже вроде как загрызли жирафа.