Джеймс Дашнер (Дэшнер) - Бегущий в Лабиринте (Трилогия)

– Я… вам… не позволю! – На сей раз это был крик. Такой сильный, что от натуги заболело горло. Мозг словно превратился в машину, запрограммированную выдавать одну-единственную фразу-предупреждение.

Бренда тем временем поднялась на ноги, Минхо недоуменно взирал на друга, а Хорхе – глядя на Томаса полными гнева глазами – утирал кровь с подбородка.

Предохранитель! Конечно же, он не позволит отключить имплантат. Томас хотел крикнуть друзьям, чтобы его усыпили, и не смог. Оттолкнув Минхо, он шаткой походкой направился в соседнюю комнату. На полпути схватил нож возле мойки. Томас пытался бросить его, но пальцы только крепче сжимались на рукоятке.

– Томас! – прокричал Минхо, выйдя к тому времени из ступора. – Борись, чувак! Гони этих уродов из головы!

Томас – ненавидя себя за слабость, за невозможность сопротивляться, – обернулся и поднял свое оружие. Говорить не получалось. Тело полностью превратилось в живой предохранитель, не дающий отключить имплантат.

– Чего, убьешь меня, кланкорожий? – спросил Минхо. – Зарежешь, как Чака? Ну давай, давай тогда! Кинь в меня нож!

Томас успел испугаться, что именно это и произойдет, однако в следующую секунду тело развернулось в противоположную сторону. И тут вышел Ганс. Похоже, он – главная цель. Тело Томаса убьет любого, кто способен извлечь имплантат.

– Какого черта? – произнес Ганс, изумленно воззрившись на Томаса.

– Я… тебе… не позволю.

– Этого я и боялся, – пробормотал Ганс и крикнул остальным: – Сюда, ребята, помогите мне!

Томас представил, как у него в голове крохотные паучки крутят лапками крошечные колесики механизма – того, что управляет им сейчас. Он стиснул зубы, напрягая волю, однако рука еще выше подняла нож, пальцы крепче сжали рукоять.

– Я те… – Договорить он не успел. Кто-то накинулся на него, выбив из руки нож.

Томас упал, кое-как выгнул шею – и увидел над собой Минхо.

– Никого ты здесь не убьешь, – предупредил друг.

– Слезь! С меня! – завопил Томас, а по чьей воле: ПОРОКа или по своей, – было уже не понять.

Минхо, пыхтя и отдуваясь, надежно прижал Томаса к полу.

– Не слезу! Пока мозги тебе не прочистят!

Томас хотел улыбнуться, но напряженные – все до последнего – мускулы не исполнили даже этой простейшей команды.

– Томас не вернется, пока Ганс не выключит имплантат, – сказала Бренда. – Ганс?

Седой опустился на колени рядом с Томасом и Минхо.

– Поверить не могу, что работал на этих людей. Работал на тебя. – Последнее слово, глядя Томасу в глаза, Ганс практически выплюнул.

А Томас беспомощно наблюдал за происходящим. Все нутро кипело от бесплодных усилий, попыток расслабиться и не мешать Гансу. В следующую секунду живот налился жаром, волна которого устремилась вверх. Томас взбрыкнул и начал высвобождать руки. Тогда Минхо, подобрав ноги, сел ему прямо на спину.

Предохранитель спровоцировал выброс адреналина, и Томас сумел-таки скинуть друга, вскочил на ноги и, подобрав нож, прыгнул на Ганса, ударил, но тот предплечьем отвел лезвие. Полилась кровь. И вот уже седой и юноша сцепились на полу. Как ни противился Томас, его рука продолжала колоть и рубить.

– Держите его! – крикнула где-то рядом Бренда.

Томаса схватили за руки. Кто-то дернул его сзади за волосы, и Томас, завопив от боли, махнул не глядя ножом. Слава Богу, Минхо и Ньют его пересилили, начали потихоньку стаскивать с Ганса. Спина ударилась об пол, нож вылетел из руки. Кто-то ногой оттолкнул его в дальний угол кухни.

– Я вам не позволю! – вопил Томас. Он ненавидел себя, хоть и знал, что не управляет собой.

– Заткнись! – прямо ему в лицо прокричал Минхо. Хорхе тем временем ухватил Томаса за руки. – Ты спятил, чувак! Они тебя с ума сводят!

Отчаянно хотелось сказать: да, мол, ты прав, я сам себе не верю. Минхо же обернулся к Гансу и крикнул:

– Давай уже прочистим ему череп!

– Нет! – закричал Томас. – Не-ет!

Он отбивался со звериной яростью, но четверо оказались ему не по зубам, тем более что каждый схватил его кто за руку, кто за ногу.

Они оторвали его от пола и вынесли в короткий коридор, где Томас умудрился сбить со стен несколько картин в рамках. Зазвенело стекло.

Томас кричал. Сил сопротивляться не осталось – всю энергию забирало восставшее тело. Бросив попытки пересилить предохранитель, Томас боролся с друзьями и Гансом, произносил запрограммированные слова.

– Сюда его! – прокричал Ганс.

Они вошли в тесную лабораторию: два стола с инструментами и койка; над матрасом висела грубая копия маски-вспоминалки.

– Уложите его! – скомандовал Ганс, и Томаса швырнули на койку. Но и тогда он не затих. – Кто-нибудь, перехватите эту ногу. Надо вырубить нашего драчуна.

Минхо, державший до того Томаса за одну ногу, всем весом налег на обе. Томас сразу же вспомнил, как они с Ньютом точно так же удерживали Алби во время Метаморфозы.

Ганс гремел инструментами на столиках. Потом порылся в ящиках стола и, вернувшись, приказал:

– Держите его как можно крепче!

Взревев на пределе возможностей глотки, Томас совершил последний рывок. Одну руку – ту, которую держала Бренда, – удалось освободить, и Томас врезал Хорхе.

– Хватит! – крикнула Бренда, пытаясь вновь удержать Томаса.

Тот выгнулся дугой.

– Я… вам… не позволю! – Еще никогда он не чувствовал такого отчаяния.

– Проклятие, да держите же его! – воскликнул Ганс.

Бренде все же удалось вновь схватить Томаса за руку и придавить ее собственным весом.

Внезапно что-то кольнуло в правую ногу. Странно было сопротивляться чему-то и одновременно желать этого всем сердцем.

Когда наконец в глазах начало темнеть и конечности ослабли, Томас вновь обрел контроль над телом.

– Ненавижу этих утырков, – сказал он и отключился.

Одурманенный снотворным и обезболивающим, Томас видел сон.

Ему пятнадцать, и он сидит на кровати. В комнате темно, и только одинокая лампа на столе испускает желтоватое свечение.

Тереза, отодвинувшись от стола, сидит на стуле прямо перед Томасом. Лицо ее донельзя скорбное.

– У нас не было выбора, – тихо произносит она.

Томас одновременно и с ней, и не с ней. Он не понимает, о чем говорит Тереза, однако чувствует, что запятнал себя неким ужасным деянием. Они совершили нечто бесчеловечное.

Спящий Томас не помнит этого, но знает: хоть жертвы страшного поступка сами вынесли себе приговор, вина Томаса оттого не становится меньше.

– Выбора не осталось, – повторяет Тереза.

– Знаю, – безжизненным и сухим голосом произносит он.

Барьер, закрывающий доступ к памяти, на мгновение становится тоньше, и в уме проскальзывает страшное слово: «Чистка».