Кэсс Морган - День 21

– Я делал то, что должен, чтобы вернуть Октавию. Ясно же, что, кроме меня, никому нет дела, что с ней будет. – Беллами бросил взгляд на Сашу. – Я не собирался ее ранить, просто хотел показать, что я с ней не в игрушки играю. Речь о жизни моей сестры.

– Держись, на хрен, от нее подальше, – сказал Уэллс, становясь между ним и Сашей.

Рот Беллами искривился в презрительной ухмылке.

– Ты серьезно? На чьей ты стороне, Уэллс? С каждым днем у меня все меньше шансов найти Октавию живой. Ты что, думаешь, она там чаи с наземниками гоняет? Они же, скорее всего, ее пытают !

Боль в его голосе высвободила что-то внутри Уэллса. Он знал, что чувствует Беллами, знал, что того толкают к последней черте ужас и отчаяние. Знал, потому что сам испытал то же самое, когда до него дошли вести, что Кларк должны казнить.

– Я знаю, – сказал он, стараясь не повышать голоса, – но сам не пытайся больше никого пытать, о’кей? Так дела не делаются.

– Я тебя умоляю! – огрызнулся Беллами. – Если бы я действительно хотел ранить эту наземницу, вся земля была бы в кровище.

– Хватит ! – рявкнул Уэллс. – Я отведу Сашу в лагерь. А тебе лучше бы оставаться здесь до тех пор, пока ты не будешь готов рассуждать здраво.

Схватив Сашу за запястье, он повлек ее в сторону поляны и услышал, как Беллами буркнул себе под нос: «Предатель!» Уэллс был бы рад не обращать на это внимания, но подумал: а вдруг Беллами прав? Вдруг с его стороны глупо доверять Саше? Он посмотрел на наземницу. Лицо ее было отрешенным, глаза смотрели прямо перед собой. Перед внутренним взором Уэллса, непрошеный, возник образ висящего тела Прийи. Наземники побывали в лагере. Чтобы убить Прийю, они использовали принадлежавшую сотне веревку.

– Прости за то, что случилось, – тихо сказал Уэллс. – Ты как, ничего?

– Да, со мной все в порядке. – Но голос ее по-прежнему дрожал, и сама она дрожала тоже. Потом в его ладонь скользнула ладошка Саши, хотя глаза ее так и смотрели в никуда.

Они шли в лагерь, держась за руки. Уэллс молчал.

– Не смотри туда, – сказал Люк, таща ее прочь от распростертого тела. Гласс поспешно отвела глаза, не успев понять, охранник это или штатский. Она даже не разобрала, мужчина это или женщина.

Гласс точно не знала, чего ждала. Неужели она и вправду думала, что, когда путь по крытому мосту будет свободен, аркадийцы и уолденцы чинно проследуют на Феникс, вежливо раскланиваясь с теми, кто обрек их на верную смерть? Нет, конечно, Гласс понимала, что все будет не так просто и организованно. Но ей и в голову не приходило, что, когда барьер уйдет вверх, поднимется такой шум, и рыдания сольются с криками в оглушительном хоре.

Она не ожидала, что из громкоговорителей вдруг раздастся мужской голос. В последние семнадцать лет система оповещения Феникса использовалась лишь для трансляции довольно-таки бессодержательных объявлений. Женский, какой-то слегка механический голос вещал: «Пожалуйста, не забывайте соблюдать комендантский час» или «При первых признаках заболевания обращайтесь в медицинскую службу».

Но когда первая людская волна затопила крытый мост, из динамиков, перекрывая беспорядочные вопли, вдруг зазвучал совсем другой голос: «Всем жителям Уолдена и Аркадии предлагается незамедлительно вернуться на свои корабли. Это единственное предупреждение. По нарушителям будет открыт огонь».

Мужской голос из громкоговорителя почти также шокировал, как заблокированный крытый мост. Но еще более тревожные ощущения вызывал вид десятка охранников, которые шли по мосту, держа наготове оружие.

Даже тогда Гласс не верила, что они действительно станут стрелять.

Она ошиблась.

Охранники открыли огонь по первой волне бегущих по мосту уолденцев, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы остановить толпу, которая обрушилась на стрелявших и отобрала у них оружие. За считаные минуты Феникс заполонили уолденцы и аркадийцы. Поначалу большинству из них, казалось, достаточно было просто дышать полной грудью, наполняя легкие богатым кислородом воздухом. Но потом они разбрелись по всему Фениксу, вооружаясь тем, что попадалось под руку, и вламываясь в квартиры, чтобы чем-то поживиться. Ситуация стала очень жесткой и совершенно никем не контролировалась.

Люк оттащил Гласс к стене, когда мимо пробежали двое мужчин, и в руках у каждого из них было по громадной упаковке протеиновых брикетов. Потом из-за угла показалась еще парочка уолденцев. Эти не несли продуктов – они волокли бесчувственного молодого охранника.

Увидев, как болтается из стороны в сторону его голова, Гласс в ужасе прикрыла рот рукой. На щеке у охранника багровел здоровенный синяк, плечо кровоточило, и по полу за ним тянулся кровавый след. Почувствовав, как напрягся Люк, она схватила его за руку, чтобы остановить, и шепнула: «Не надо, пусть идут».

Люк проводил этих двоих глазами, пока они не скрылись за углом, хотя их смех все еще отдавался эхом в коридоре.

– Я бы их сделал, – гневно сказал он.

В другой ситуации Гласс, возможно, улыбнулась бы негодованию Люка, но сейчас ею владела растущая паника. Она могла думать лишь о матери да о том, как пробраться на взлетную палубу. Оставалось только надеяться, что мать дома, в безопасности, и у нее хватит здравого рассудка, чтобы не лезть в этот хаос.

Гласс любила маму, но в критических ситуациях от той было мало толку. За все эти годы Гласс поняла: есть битвы, в которые Соня никогда не вступает. Поэтому Гласс научилась сражаться за них обеих.

Казалось странным возвращаться из Обменника одной, без Коры или Хаксли, болтающих о своих покупках или строящих планы того, как сделать, чтобы родители не узнали, какое чудовищное количество рационных баллов потратила в этот раз их дочка. Их отсутствие делало для Гласс еще более очевидным ощущение того, что ее карман пуст. А всего несколько минут назад в нем лежало последнее мамино колье.

Мать Хаксли появилась в киоске ювелира, как раз когда Гласс начала торг относительно цены этого колье.

– Очаровательная вещица, дорогая, – промурлыкала она, одаривая девушку жалостливой улыбкой, а потом отвернулась сказать что-то женщине, которую Гласс не узнала.

Гласс вспыхнула, но торговаться не перестала. Им с матерью нужен каждый рационный балл.

Идя по Обменнику, Гласс чувствовала, что все взгляды обращены к ней. Весь Феникс пребывал в восторженном шоке от скандала, разыгравшегося в ее семье. В любовных интрижках ничего нового не было, а вот полный разрыв, учитывая дефицит жилья, – поступок весьма радикальный. К тому же, в соответствии с нормативными документами, два человека не могли занимать площадь, рассчитанную на троих, и поэтому Гласс и Соня были вынуждены переехать в меньшую квартиру, расположенную на неудобной палубе. Теперь, без отцовского запаса рационных баллов, который казался почти неисчерпаемым, им пришлось снести в Обменник практически все свое имущество, только чтобы не жить исключительно на воде и протеиновой пасте.