Александр Афанасьев - Огонь с небес

– Прекратить огонь!

– Противник справа!

У всех были монокуляры с терморежимом [42], но их действие не сравнится с опытным корректировщиком огня. Аскер, пригнувшись, побежал вправо…

Бородач сидел в одной из машин, пытаясь поймать частоту, чтобы сообщить о происходящем и вызвать помощь. Он и в самом деле недооценил русистов – те оказались настоящими шайтанами. Дед, благоразумно принявший амнистию и превратившийся из басмача в обычного феллаха, а потом и полицейского, на закате жизни рассказывал внуку, что среди русских есть простые люди, а есть настоящие шайтаны. Их называют «казаки» и они служат Белому царю, сидящему на троне в далеком городе, где воды столько, что люди ездят по ней, как по земле. В отличие от русских сарбазов или бандитов эмира – у них нет формы, они одеваются так же, как и местные, многие знают язык и могут совершить полный намаз, ни разу не запнувшись. Но они чужаки, и да поможет Аллах тем, кто не сможет вовремя опознать их.

И если ты хочешь жить и умереть в собственной постели, а не на виселице – говорил дед – стань полицейским. Тогда ты сможешь безнаказанно делать то, за что обычного человека просто повесят.

Сын его – и отец бородача – тоже был полицейским. Внук послушал наставления и стал… бандитом.

В отличие от басмачей старшего поколения он занимался рэкетом. Сначала – просто рэкетом. Потом – умные люди подсказали ему, что надо не просто требовать денег, а говорить – плати закят [43]. Тогда это будет в глазах многих не грабежом правоверного правоверным же, а богоугодным делом. А если кто-то скажет, что он уже заплатил закят – скажи, что те, кому ты его заплатил – муртады и мунафики, сошедшие с пути Аллаха и следующие прямиком в огонь. А если кто-то скажет, что он не правоверный, а другой веры – скажи: плати джизью [44].

Так на Востоке рождалось новое поколение террористов. Террористы с бандитским уклоном. Террористы, приходящие в террор не через веру и духовные искания, как террористы первого поколения, а ищущие в религии оправдания своему преступному пути. Своим уголовным преступлениям. Доходило до того, что Коран, точнее его интерпретацию, даже не интерпретацию – перевранные основы Книги – разъясняли неофитам, постоянно сбиваясь на уголовный жаргон.

Суть была в том, что на почве уголовной романтики взращивали настоящих террористов. Если фанатики были нищими, загнанными, постоянно ходили под исключительной мерой, а то и объявлялись вне закона [45]– мало приятного, согласитесь, – то тут было по-другому. Сначала парню разъясняли, что уголовная статья – это не политическая, и максимум, что грозит за вымогательство, – пятнадцать лет каторги. Да и этого не будет – свидетелей запугают оставшиеся на свободе дружки. Потом разъясняли про закят и джизью. Потом начинали исподволь подсовывать экстремистскую литературу и рассказывать о несправедливости жизни. Потом разъясняли, что вся несправедливость идет от русистов и их продажных слуг – они не только неверные, но и поработители, оккупанты. Потом фотографировали с автоматом на фоне черного флага. А потом – фотография эта случайно оказывалась в жандармерии, и изображенного на ней переводили в ранг террористов и начинали охоту. И вот – новоявленному воину Аллаха ничего не оставалось, как переходить на нелегальное положение.

Бородач был немного другим. Он тоже занимался вымогательством – но был националистом, а не религиозным экстремистом. Когда ему предложили явиться на шариатский суд по поводу того, что он использует в рэкете термины «закят» и «джизья», – он сделал так, что все «шариатские судьи» оказались в полиции с очень тяжкими статьями на загривке. Но русских он считал оккупантами, и когда сын эмира (ни дна ему ни покрышки) объявил тайный набор аскеров – бородач согласился. Он без слов понимал, о чем идет речь – здесь все все понимают. А теперь он оказался один на один с этими проклятыми шайтанами, и дело было совсем плохо…

Из темноты подбежал порученец. Рухнул на колени.

– О, эфенди, мы заняли одно из зданий и укрепились там…

Бородач презрительно фыркнул. Это означало только то, что русисты отступили в другое, предварительно взяв дань – кровь.

– Где Музафар?

– О, эфенди, мой почтенный брат Музафар стал шахидом на пути Аллаха!

Бородач пихнул посланника ногой – и только сейчас заметил, что у него на лице кровь.

– Сколько русистов вы убили?

– О, эфенди…

– Отвечай! И только посмей солгать, я вырежу твой проклятый язык и брошу его здесь на корм зверью.

– Мы видели кровь на полу, эфенди, и перевязочные пакеты, но русисты не оставили ни одного тела. Может быть, шайтаны уже забрали их?

Бородач пнул подчиненного сильнее.

– Лучше бы они забрали вас, ни к чему не годные дурни. Право же, по сравнению с нашими прадедами, теми, кто разорял Русь до северных морей, вы настоящие евнухи. Да будут прокляты ваши предки, лежащие в могилах!

Стоящий на коленях ничего не успел ответить на страшное проклятье – послышался звук моторов.

Это были бронемашины. Те самые, на которых прорывались к Дворцу слез. Со следами пуль и даже гранат – но все еще на ходу…

Бородач сунул руку в карман, чтобы проверить, на месте ли оружие.

– Салам алейкум… – сказал он высадившимся из первой машины людям, – вы задержались, мы уже загнали русистов.

– Сколько их?

– Человека три-четыре, не больше.

– Значит, с десяток… – оценил человек в защитном шлеме. – Ваших людей много осталось? Пусть держат периметр и никуда не лезут…

– Как скажете… – сказал бородач, ощущая такое чувство унижения, какое давно не испытывал, – я пойду с вами. Покажу, как надо воевать…

Военный ничего не ответил. За его спиной выгружали щиты.

Это было заводоуправление – бывшее заводоуправление. Кто-то выстроил его по новомодному проекту – огромная квадратная шестиэтажка, в центре – свободное пространство, и все коридоры и лифты выходят на него, а в центре – зона отдыха, фонтан или зимний сад, в зависимости от того, о каком месте идет речь – о севере или о юге. Здесь был фонтан. Пересохший, давно не работающий, конечно. Но смысл сейчас имело только одно – это была последняя точка их обороны. Последний рубеж.

После крайней атаки, в которой явно участвовали армейские спецчасти, их осталось лишь двое. Он, отчаяюга-сирота, которому сам черт не брат, по имени Аскер, и еще один парень, поволжский татарин по имени Камиль. Удивительно – но он был самым большим в их группе, два с небольшим метра роста – и именно он выжил в жестоком бою, перенес три штурма и не поймал башкой пулю. Ранений по мелочи никто не считал.