Марина Ясинская - Настоящая фантастика – 2014 (сборник)

© Анискова Н., Бескаравайный С., Бор А., Венгловский В., Вереснев И., Веров Я., Володихин Д., Галанина Ю., Гамаюнов Е., Гелприн М., Георгиев Б., Гофман Е., Дашков А., Клещенко Е., Ключко В., Красносельская Е., Лайк А., Лебединская Ю., Малышко Е., Мартова М., Марышев В., Милютин А., Немытов Н., Олди Г.Л., Первушин А., Первушина Е., Родионова Д., Фёдоров А., Чебаненко С., Чернов А., Шейнин П., Ясинская М., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Они спускались по склону к реке. Медленно и осторожно, потому что каждое неловкое движение могло привести к падению и перелому, а любой перелом положил бы конец их существованию. Они двигались боком к воде, делая короткие шаги, как лыжник, который поднимается в гору «лесенкой». Их ноги глубоко увязали во влажном песке.

Он шел чуть ниже, чтобы в случае чего удержать подругу от падения своим телом, и хотя такая защита, скорее всего, была бессмысленной, его старомодная галантность была ей приятна. Они цеплялись руками за влажные черные ветви деревьев; две луны, прочерчивая в воде двойную дорожку, освещали им путь.

Они благополучно спустились к темной воде, зашли в нее по пояс и долго пили из ладоней. Потом взялись за руки, сделали еще несколько шагов на глубину и поплыли.

Течение здесь было сильное, но их тела также были сильны, и им нравилась эта игра. Река их разлучила, и они долго боролись с потоком, пока наконец с триумфальным криком не соединили руки.

Потом они снова вышли на мелководье. Он провел ладонью по ее влажному крупу и медленно, осторожно поцеловал ее соски, приглашая к любовной игре. Она тихо, гортанно засмеялась и опустила голову, накрывая его лицо волосами.

Выстрел тоже был тихим – не громче хлопка пробки от шампанского. Полуженщина-полукобыла всхрапнула, закричала, но крик был тут же заглушен кашлем. Захлебываясь кровью, она осела на задние ноги и повисла на руках своего спутника. Ее тело тут же подхватило течение, но он все-таки смог удерживать ее все время, пока она билась в агонии. И ждал второго выстрела. Но его не было. Наконец он с коротким стоном опустил свою подругу в воду и, выбравшись на влажный песок, позволил инстинктам завладеть сознанием. И инстинкт погнал его прочь от этого места, куда-нибудь в укрытие, где он сможет оплакать свою потерю.

Маленькая девочка сегодня должна впервые ночевать одна.

Родители уходят в театр, а она, несомненно, уже достаточно взрослая, чтобы заснуть сама. Так они говорят. Но она сомневается – не словами и не мыслями, просто у нее в груди возникает такое темное тянущее чувство, которое, как она узнает со временем, называется тоской.

Она уже умылась, почистила зубы, ее переодели во фланелевую пижамку с колокольчиками. Отступать некуда. И неназванная тоска накрывает ее с головой.

Разумеется, никто не оставит ее совсем одну в доме. С ней остается Карина – соседка-старшеклассница, которую родители пригласили бэби-ситтером. Но девочка знает, что не стоит слишком рассчитывать на Карину. Она запрется в гостиной, врубит телевизор, и до нее не дозовешься. Да девочка и не будет звать: она знает, что маме это не понравится.

Папа в костюме, пахнущем так странно и по-чужому, обнимает ее и говорит:

– Сладких тебе снов, фейгеле!

И девочку на мгновение окутывает бело-голубая искристая волна. Она так занята тем, чтобы удержать это чувство, что пропускает момент, когда папа разжимает объятия и уходит. Мама целует ее, дает минуточку подержать в руках свое жемчужное ожерелье, и девочка присоединяет ощущение гладких прохладных камушков-четок к своим воспоминаниям. Родители уходят. В дверях папа церемонно пропускает маму вперед; мама оборачивается и улыбается ему.

Карина напоминает:

– Горшок под кроватью, Хелина, смотри не забудь.

Девочка покорно кивает. Карина – никакая, крашеные волосы, подведенные глаза, заштукатуренная проблемная кожа. От ее подмышек пахнет дезодорантом, а изо рта – жевательной резинкой. И девочка не хочет даже случайно схватить ни единого впечатления, ощущения. (Лет через десять она сама будет выглядеть как Карина, но пока что находится в блаженном неведении.) Карина пристраивает в постель медвежонка-панду, гасит свет и закрывает дверь. Впрочем, комнату освещает рассеянным светом фонарь за окном. Он будет гореть, пока папа выводит из гаража машину.

Оставшись одна, девочка аккуратно сажает панду на тумбочку. Дело в том, что, если случайно нажать ей на живот, раздастся довольно громкая и пронзительная песенка, а этого девочке совсем не хочется. У нее нет любимой мягкой игрушки, зато есть любимый шов, соединяющий два куска обоев. Когда она поворачивается к стене, он оказывается как раз перед ее глазами. Узор здесь чуть-чуть не совпадает, и от этого круги и спиральки вытягиваются, деформируются и кажутся девочке движущимися, превращающимися во что-то еще неясное, неявное. Словно они – занавес, за которым скрывается неведомая сцена. Девочка водит по шву пальцем, круги вытягиваются, спирали закручиваются, занавес трепещет и начинает раздвигаться. За ним – странный пейзаж: уходящие в лаково-синее небо горы, искристые ледяные поля, тихий шепот снежинок. До нее долетает тихий хлопок – то папа, усадив маму, захлопывает дверцу машины. Но девочке кажется: это вспорхнула из снега большая, ослепительно-синяя птица.

И девочка засыпает.

Она не слышит выстрела. Не видит, как руки мужчины скользят по дверце машины и как он оседает на землю. Ее будит отчаянный женский крик. Кричит ее мать.

Самое яркое воспоминание из детства? К сожалению, ничего сексуального.

Мой дядя (вообще-то не настоящий дядя, а двоюродный брат моего отца) был из той породы холостяков, которые боятся детей как огня. И, разумеется, именно ему-то я и доставалась в передержку, когда мама приезжала в столицу улаживать денежные и прочие дела. Дядя, каким бы детоненавистником он ни был, разумеется, не мог отказать женщине в трауре, и мама запускала меня в огромную, сырую, гулкую дядину квартиру и уходила до вечера по инстанциям. Игрушек в дядином доме, конечно же, не было, а все книжки – у дяди были полные шкафы раритетных бумажных книг – для детского чтения не годились, взять с собой какие-нибудь игрушки и книжки из дома ни я, ни мама не догадывались: я – по малолетству, а мама в те дни была отчетливо не в себе. Кажется, в результате я играла вещами, найденными в прихожей: ключи, обломанные карандаши, монетки, пустые коробочки из-под сигарет.