Олег Дивов - Настоящие индейцы

Старик с наручами сказал:

– Оставьте ее.

Я прикинула – и решила пока не выдавать, что знаю индейский. Вместо этого я весело сказала:

– Ничего-ничего, я не устала, можете не предлагать мне стул, я постою.

Консул перевел. Спустя мгновение из-за спин старцев вынырнул индеец и перевел еще раз – потому что консул, естественно, не осмелился повторить мои слова. Старцы, как по команде, поджали губы. Консул аж дышать перестал.

– Ты… – едва слышно прошелестел он, – ты что творишь, нас обоих сейчас убьют…

– Боишься сдохнуть вместе со мной? Надеешься, что я пожалею тебя? – осведомилась я. – Извини, это Саттанг, здесь свои правила игры.

– Дура, – выплюнул консул. – Господи боже ты мой, какая же ты редкостная, уникальная, феерическая дура!

– И все потому, что знаю: два раза меня не казнят, только один. Могу делать все, что захочу. Хоть в лицо этому старикашке плюнуть. Кстати, достану.

– Не вздумай! – консул побелел. – Это же Хесс, глава совета старейшин! Ты… Из-за тебя нас всех поубивают тут!

– Так вам и надо, – засмеялась я.

Значит, Хесс. Реальный хозяин Саттанга, как считает Кид Тернер. О-очень сложный персонаж. И вдобавок – родной дед царя Патрика.

Парень-индеец тем временем пересказывал на ухо Хессу мою перепалку с консулом.

– Отойди от нее, – приказал Хесс консулу.

Голос у него был бесцветный, как и старое лицо. Между прочим, Хесс запросто может знать федеральный – у него ведь зять из наших. Но это не имеет значения, не он же пойдет к царю с доносом… Пойдет кто-то другой, кому Хесс мешает. Или просто хочется приподняться повыше.

– Женщина, тебя схватили на священной земле, – продолжал Хесс. – Ты осквернила наши святыни. За это ты будешь казнена.

– Мое имя – Делла Берг, – четко произнесла я по-индейски. – Царь заплатит любому, кто сообщит ему, где я. Меня схватили не на священной земле, а в консульстве Федерации Земля, схватили наши граждане, и сюда привез тоже гражданин Земли. Вы можете убить меня, но это будет убийство, потому что ваш закон я не нарушала. Федерация покарает вас за это. Спроси у своего внука, Хесс, как горит земля, леса и даже вода от нашего оружия. Такой будет месть за меня.

– Это… это неправда! – сдавленным голосом пискнул консул. – Она лжет!

– Правда, – я смерила его взглядом. – Потому что я ношу титул княгини Сонно. Потому что мой брат – принц Дивайна. Сюда придут частные армии и разнесут тут все в щебенку.

Я произнесла эти слова с такой убежденностью, что сама поверила.

– Уведите ее, – велел Хесс. – К остальным преступникам. Казним всех вместе. Приговор неизменен.

Не знаю, какой реакции он ждал от меня. Может быть, истерики. Потому что когда я спокойно кивнула и сделала шаг к выходу, на его лице мелькнула тень удивления. Консул, уже мокрый от нервного пота, остался. А я услышала все, что хотела. «К остальным преступникам» – значит, мои товарищи по несчастью еще живы.

А раз живы – у нас есть будущее.

Мой оптимизм сильно поубавился, когда я увидела «тюрьму». Пленников держали на самом краю лагеря, там, где местность сильно понижалась, переходя в обширное болото. В густом кустарнике индейцы вырубили пару полян. Та, что посуше, сейчас пустовала. Пленники сидели на второй – среди сучьев, оставшихся от кустарника. Под ногами чавкала черная земля, во вмятины от ботинок быстро просачивалась вода. Охрану несли восемь гвардейцев.

Конечно, это малость получше, чем ямы, откуда пришлось бы доставать людей поодиночке. С другой стороны, уйти отсюда можно было только через лагерь: насколько я понимала, болото служило отличной преградой для бегства.

Я не увидела следов костра. Худо. Значит, вечером и ночью не будет спасу от кровососов. На огромной куче из веток, прикрытых какой-то тряпкой, лежала Ида Рафферти, вальяжно набросив на себя мою плащ-палатку. Рядом, на индейской плетеной салфетке, валялись объедки. Довольно много.

Санта, Моника и Дженни держались поодаль. Индианок можно было различить лишь по цвету волос, так сильно они были избиты. Дженни выглядела самую малость лучше, лицо почти не пострадало, но взгляд стал мертвым. Такого у нее даже в бандитском плену не было.

Мужчины даже головы не повернули на шум. Но взгляды скосили, конечно. Макс, судя по тому, что сидел в вольной позе, отделался легко – без переломов и отбитых внутренностей. Удивительно, если вспомнить, как его топтали. Гай Верона лежал на боку, ему было очень худо. Кер и Тан невозмутимо играли кусками палочек, соорудив из них нечто вроде фишек.

Меня довели до сырой полянки, сильно толкнули в спину. Я удержалась на ногах, подошла к женщинам и молча села.

– В лесу трудно одной, – обронила Санта.

– Да, жаль, что тебе не удалось привести помощь, – сказала Дженни. – Не кори себя. Мы надеялись, конечно, но понимали: ты одна на чужой планете не справишься.

Моника всхлипнула.

– Наш консул – предатель, – ответила я. – Я доехала до него. Он-то и привез меня сюда.

– Чего и следовало ожидать, – негромко сказал Макс. – Вся эта воровская схема должна была опираться на консульство, им нужна была «крыша». Правда, я думал, что предал все-таки кто-то из сотрудников. Оказывается, сам консул.

– Его секретарша как минимум в доле.

– А они любовники, – сказал Макс. – Теперь понятно, как именно погиб Фирс Ситон. Вопросов больше нет.

– Эти, – я показала на стражу, – по-нашему понимают?

– Нет, – не поворачиваясь, ответил Кер. – Их нарочно таких подобрали, чтобы ни слова. Чтобы мы не соблазнили их обещаниями красивой жизни на Земле. Никто из тех, кого мы увидим до казни, не знает федерального. Многие даже старшего индейского не знают, говорят только на младшем.

– Я почему-то думала, у вас один язык.

– Восемь, – сказал Кер. – Шесть – это варварские, дикарские языки. Старший – это язык царского берега. А младший – он степной. Степняков мало осталось, из них всегда набирают воинов, и они не возвращаются домой, чтобы оставить детей. Раньше, когда мой дед был моложе меня, степняков и нас было поровну. Но еще была война, и степняков победили, многим все отрезали и сделали рабами царя. И сейчас, если у степняков рождается сильный мальчик, его с детства забирают в гвардию. Дома остаются только слабые, и степняки из-за этого стали другими, они часто болеют и рано умирают. Раньше говорили, что степной язык старше прибрежного, но степняков победили, а у побежденных не бывает старшего языка, только младший.

Наш разговор разбудил Иду Рафферти. Она отбросила полу плаща, высунула грязную кудлатую голову, уставилась на меня опухшими глазами.

– Явилась, – процедила она. – А притворялась такой крутой разведчицей! Я знала, что ты не справишься. Куда тебе!