Сергей Кузнецов - Затворник. Почти реальная история

Он стоял на веранде в моем старом спортивном костюме, шерстяных носках и тапочках и смотрел на темную стену леса. Негромко шуршал дождь.

То, что он читал мне, звучало как музыка. От его книги замирало сердце, хотя мы лишь немного выдвинулись со старта.

– Как тебе это удается? – спросил я.

– Ничего сложного. Я абзацами прочитываю про себя и катаю во рту слова. Если они катаются, а не ворочаются, как глыбы, значит, книга пишется правильно.

– Минералка на столе, – сказал я. – Попей и почитай еще.

– Не устал? – удивленно спросил он. – Первый час...

– От чего мне уставать? Ты работаешь: читаешь, да еще следишь, где какие недочеты. А я слушаю. Ты отлично читаешь.

– У тебя неплохо получается, – не остался он в долгу. – Ты аудиал , каких мало.

– Ну да, ты столько видел аудиалов... – пробормотал я. – Может, поедим?

Он пожал плечами:

– Я не хочу.

– Я тоже. Тогда пей и приходи читать.

– Лекс, хочу тебя попросить... У тебя нет знакомых... ну, профессионалов в этой области...

Я сразу понял, о чем он.

– Не боишься?

– Чего? – спросил он напряженно.

– Украдут. Присвоят. Допишут и издадут под своим именем.

– Боюсь, – сказал Костя, подумав. – Но еще больше боюсь, что все это, – он кивнул на листы текста, лежащие на столе, – ничего не стоит.

– Стоит, Костик. Очень даже стоит.

– Твое слово – это хорошо, – сказал он, – но недостаточно. Не обижайся.

– И не думал! Все правильно. Обещаю, что найду, к кому обратиться. Но обязан предупредить: это риск, дружище. И немалый. Я сейчас не о краже. Даже самый объективный и неозлобленный литературовед, преподаватель словесности, словом – профессионал, оценки которого ты ждешь, может сказать, что ваши сочинения, господин Егоров, полная ерунда и их никто не напечатает. Этого ты не боишься?

– Боюсь. Пожалуй, даже больше, чем того, что мою книгу украдут. Это означает... это означает конец всему, – сказал он дрогнувшим голосом. – Всему, Лекс.

– Для тебя этот роман столько значит?

Он не ответил.

– Твой сын, – сказал я, – Ванька... Он может гордиться отцом.

– Пока нет.

– Может, – уверенно сказал я. – Ну все, обмен любезностями окончен. Слушаю еще две главы, и ложимся спать. Остальное завтра. Перед сном надо будет подтопить, чтобы ночью дом не остыл... Ты не замерз там, на веранде?

– Я иду, – сказал Костя.

Окружающий мир превратился в бескрайний протест.

Сам воздух стал вязким и упругим, как желе; Ольга не падала – она продавливалась сквозь него, медленно и упорно. Море волновалось. Где-то далеко, на военно-морской базе, раздались два длинных тревожных гудка. Звезды с чистого неба взирали с холодным осуждением...

Город вдруг надвинулся, словно собираясь в последний момент протянуть руки и перехватить ее у самой воды.

Не перехватил.

Она достигла воды и вошла в нее спиной, поскольку перевернулась в воздухе, но не ушиблась, что еще раз доказывало: ее оберегают

(кто?)

до последнего рассчитывая, что она откажется от своего замысла.

Ольга погрузилась в ласковые и теплые воды моря, широко раскрытыми глазами глядя вверх, на небо и звезды – все то, что она видела сегодня в последний раз.

Не было ни страха, ни душевной боли; все растворяла грозная, непознанная – но вместе с тем такая близкая и родная стихия. Кто-то в литературе, билась на задворках сознания крохотная мыслишка... вот так же...

Она инстинктивно задержала воздух, глядя вверх; звезды далеко в бархатном небе были уже почти не видны. Но поскольку воздуха в легких было предостаточно, тело ее замедлило погружение, на несколько мгновений повиснув на месте, а потом осторожно начало всплывать.

И тогда Ольга поступила так, как тот литературный герой, имени которого она никак не могла припомнить: раскрыв рот, она выпустила весь воздух; водный мир перед лицом взорвался пузырями, понесшимися вверх, а тело мгновенно отяжелело.

Но разрывающиеся от нехватки кислорода легкие требовали вдоха , и она сделала вдох.

Мир померк.

Как ее внезапно схватило что-то сильное и потащило наверх, она уже не чувствовала.

Ресторанчик был небольшой, но уютный. Здесь всегда, даже в самый солнечный день, был полумрак, витал тонкий аромат кальянных курений, дорогих ароматических дамских сигарет; в воздухе висел приглушенный гул голосов десятка завсегдатаев и едва слышный фон вездесущего MTV из подвешенного под самым потолком в углу небольшого телевизора.

Через час начнется живое выступление очередной, никому не известной, но «безумно талантливой», с точки зрения жены хозяина, а на деле совершенно бездарной музыкальной команды: обкуренная девица простонет хриплым голосом пару текстов, претендующих на гениальность и жизнь в веках.

– Проходите, – любезно улыбнулась Бахтияру на входе официантка. – Вы на концерт? Немного рано...

– Я не на концерт, – Бахтияр был само обаяние. – Мне назначено.

– Как вас представить?

«Запомни, – сказал когда-то Чеширский Кот, – твоя партийная кличка – Илья. Илюша. Илья Муромец. Илья – вдруг остался без...»

– Илья, – сказал Бахтияр.

Смешанный аромат легкого наркотика и сигарет щекотал ноздри. Вдруг ужасно захотелось чихнуть. Клички – у уголовников, ответил он тогда Чеширскому Коту. У партийцев были псевдонимы.

Впрочем, его псевдоним Бахтияру нравился. « Ндравился» , как говорил он, когда хотел позлить Чеширского Кота (тот не переносил лубок и все с ним связанное), а лучше – вывести из себя. В бешенстве Чеширский Кот был умилен. Так казалось Бахтияру – ему одному. Остальные бояре боялись бешеного Чеширского Кота до усрачки.

Так и не чихнув, он погрузился в недра ресторанчика и, ловко лавируя между столиков и посетителей, прошел за девушкой за барную стойку в конец небольшого узкого коридорчика. Здесь было еще темнее, но из расположенной рядом кухни доносились упоительные ароматы. «Надо будет сказать, чтобы покормил, жлобина», – подумал Бахтияр, понимая, что кривит душой: жлобом Чеширский Кот никогда не был.

– Борис Борисович, – сказала девушка, приоткрыв тяжелую дубовую дверь. – Илья приехал.

– Пригласи, – услышал Бахтияр голос Чеширского Кота, осторожно отстранил девицу, потянул на себя дверь и вошел.

Он бывал в этом кабинете не раз и всегда поражался, насколько такая умница, делец и весельчак, как Чеширский Кот, мог быть иногда дураком. Ну зачем ему здесь это все: DVD, плазменный 3D телек, маленький фонтанчик со светомузыкой, стол красного дерева, английская белая кожаная громоздкая мебель... Японский робот в углу, варящий и подающий кофе и ни слова не говорящий порусски. Безвкусица, нагромождение... Или комплекс нищего мальчика, четвертого ребенка в семье железнодорожника из Томска?