Михаил Козырев - Пятое путешествие Лемюэля Гулливера

Дело оказалось нешуточным. Оно возбудило при дворе и в городе самые разнообразные толки, а враги, — я впервые узнал, что у меня есть враги, — воспользовались этим случаем, чтобы, оклеветав меня в глазах государя, добиться моей окончательной гибели.

Таким врагом оказался первый тенор империи, певший хриплым петушиным голосом и завидовавший мне как конкуренту. Почему он назывался первым тенором, я не знаю — в сущности, он был единственным, так как с воцарением нынешнего императора и по его приказу все население страны стало петь басом. Но пусть не подумает читатель, что я коварными и низкими происками оттолкнул великого артиста от императорского трона, — он виноват сам. Дело в том, что мои рассказы действительно помогали императору заснуть во время послеобеденного отдыха, в то время как петушиное пение моего конкурента способно было только нарушить его дремоту. Вторым врагом оказалась жена военного министра, неизвестно почему принявшая за насмешку мою похвалу ее стройному стану; впрочем, это делает честь ее мужу, так как здесь мало кто понимал иронию.

Эти враги, узнав о моем проступке, постарались очернить меня в глазах государя. Так, они донесли, что я не ем сладкого, разделяя вредное заблуждение, что это блюдо перед обедом портит аппетит. Не значит ли это, что я втайне являюсь сторонником коротких бород? А самое главное, ссылаясь на неизвестность моего происхождения и странный способ, избранный мною для путешествия в страну, они обвинили меня в том, что, принадлежа к низшей расе и притом к самому вредному и злобному ее племени, представители которого указом императора были навеки изгнаны из пределов страны, я покушался контрабандным путем заразить через посредство горничной своей нечистой кровью кровь высшей расы, нарушив тем самым благодетельное единомыслие и единодушие жителей государства.

Серьезность этого обвинения будет ясна читателю, если он примет во внимание, что законодательство Юбераллии, оберегая чистоту крови своей нации, запретило все смешанные браки, а браки с представителями изгнанной национальности объявило недействительными и подлежащими очень суровому наказанию. Самый брак обставлен был весьма затруднительными церемониями: требовалось медицинское свидетельство о здоровье жениха и невесты и их родителей, родословный список пяти предшествующих поколений для выяснения, не было ли в числе предков одного из брачующихся представителей изгнанного племени. Требовалось соответствие цвета волос, глаз и ширины плеч, а для невесты также определенная ширина бедер. Браки между лицами, принадлежащими к разным сословиям, не разрешались вовсе.

Утверждались браки министерством народонаселения, следившим за тем, чтобы они давали здоровое и чистокровное потомство. Основными качествами, которых требовало министерство, были: белокурые волосы, голубые глаза и преданность императору. Как устанавливалась в ребенке наличность последнего качества, я не знаю, но догадываюсь, что таковым и являлась та особенность физиономии, которую я по неведению наименовал тупостью. Дети высших сословий, не удовлетворявшие этим качествам, зачислялись в низшее.

Позднейшие мои исследования выяснили происхождение этих законов. Император, будучи в молодости кавалеристом, вступив на престол, окружил себя кавалерийскими генералами, те по естественной склонности привлекли к делу управления страной коннозаводчиков, которые, заняв вакантные места в академии наук, выработали учение о чистоте расы и вместе с тем правила для вступления в брак. Не знаю, каких лошадей выращивали на своих конюшнях эти академики и министр народонаселения, но дети, которых я видел в городе, имели явную тенденцию к измельчанию. Я склонен объяснить этот факт пристрастием населения к вареной картошке.

И вот на основании всех этих законов и правил мне было предъявлено обвинение, что я ухаживал (что было доказано) за представительницей высшей расы, принадлежа сам (что еще не было доказано) к низшей расе, да еще к изгнанному из государства племени. Последствия этого преступления заключались в том, что я, как нарушивший закон размножения, должен был добровольно лишить себя способности совершать подобные преступления в дальнейшем.

Читатели, а надеюсь, и в особенности читательницы, поймут, каково было мне даже подумать об этом, мне, который в глазах королевы зарекомендовал себя таким неисправимым ловеласом. И что бы осталось от моего положения при дворе, так как после этой операции, которой, правда, подвергались, и тоже добровольно, многие святые люди, память которых чтит христианская церковь, стала ли бы так милостиво относиться ко мне королева?

Впрочем, даже сейчас, вспоминая об этом, я волнуюсь, и читатель Бог знает что подумает обо мне.

Что бы вам ни говорили — все это клевета, распространенная моими врагами.

В ближайший же день я явился на суд императора. Он милостиво выслушал меня и, не поверив наветам врагов, приказал выяснить, действительно ли моя кровь заражена примесью крови ненавистной расы. А так как при всем желании представить родословные списки я не мог, приказано было произвести исследование моей крови.

Доктор явился ко мне в сопровождении фельдшера и принес соответствующие инструменты. Будучи хирургом, я не мог не обратить внимания на то, что инструменты эти недостаточно чисты, и предпочел собственной бритвой сделать надрезы на всех тех частях тела, которые были указаны доктором. Кровь была взята из правой руки, левого бедра и из груди, как раз против сердца.

Как производилось исследование, какие для этой цели употреблялись аппараты, я не знаю. Только через день мне было торжественно сообщено, что кровь моя чиста от всяких нежелательных примесей, и даже больше — я принадлежу к одной из самых близких аборигенам страны наций — чуть ли не потомкам древних юбералльцев, некогда властвовавших нашей страной. Но так как, не пользуясь счастьем жить под мудрым владычеством здешнего императора, предки мои допускали изредка браки с лицами, принадлежавшими к низшим расам, кровь моя все-таки ставила предел моему возвышению: так, я не мог исполнять обязанностей министра, не мог входить в состав личной гвардии короля, не мог также быть императором, хотя о последнем я, признаться, и не мечтал.

Подвергся также специальному исследованию цвет моих волос, объем черепа и его строение. Отзыв был положительный, и я был признан способным вступить в брак с любой представительницей расы, кроме дочерей первого министра и короля. От этого я терял очень мало, так как ни у того, ни у другого дочерей не было.

Тем более никто теперь не мог мне запретить ухаживать за горничной его величества, которая была весьма напугана всей этой историей и очень волновалась за меня. Зато радость ее, когда я с честью вышел из затруднений, вполне вознаградила эту честную и достойную девушку за все пережитые ею неприятности.