Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег

Лаэрт захлюпал носом.

– Не реви, – приказал Филипп.

– Это не я, – виновато сказал Лаэрт.

– А кто?

– Не знаю, – хлюпнул Лаэрт и зарыдал в три ручья. Они потекли на пол и залили гостиную. Система безопасности жилища пронзительно заверещала, угрожая потопом, наводнением и тысячью бед. Филипп ничего не предпринимал, хотя вода стояла уже по колено и по ее глади весело бежали бумажные кораблики. Квакали лягушки. Наконец он обратил внимание, что столик плавает.

– Почему здесь вода? – спросил он.

Лаэрт вытер глаза.

– Дождь на улице, – объяснил он и включил аварийную автосушку.

– Я ее найду, – не слыша его, пообещал Филипп. – Я должен с ней поговорить. Ты радо? – спросил он у зеркала.

«Пушистый был прав, – подумал Лаэрт, – он не в себе».

Филипп облачился в черный джемпер и брюки из джинсовой парчи. Он явно был угнетен и не старался скрыть этого. Когда Лаэрт предложил ему на всякий случай взять с собой дырокол, Филипп отстранил его лапу от себя; также он не захотел, чтобы верный вампир провожал его на крышу, где стоял истребитель.

Филипп стоял у края крыши. Ветер шевелил его непокорные волосы. Тяжелые облака ползли по небу, но ни капли дождя не падало из них. Истребитель, в полной боевой готовности, молча дожидался своего хозяина.

«Я найду ее», – решил Филипп и, зажмурившись, скользнул вниз. Земля закачалась и поплыла ему навстречу, поток воздуха омывал тело. Он падал.

«Разобьюсь или нет?»

Филипп пролетел мимо окон Орландо, пустых и черных, – звезды не было дома. Алая мостовая неуклонно приближалась, и на втором этаже молодой человек, сделав гигантское усилие, остановился, но тотчас же неодолимая сила подхватила и понесла его. Филипп тяжело дышал; он лежал на тротуаре. При падении он рассек висок. Юноша не знал, опасно это или нет; он поднялся и невольно посмотрел вверх, на башни, с которых прыгнул так бездумно. Голова у него слегка кружилась. Он отошел к стене, прижался к ней и закрыл глаза. Сердце билось напряженно и яростно, как колокол, оглушая его. Кто–то чихнул вблизи Филиппа, и он открыл глаза. Человек чихал, не переставая.

– Простите, – сказал он, – вы не подскажете…

Тут он снова чихнул, потянул носом и напоследок раскашлялся. Незнакомец выглядел прежалко. С каждым разом он чихал все сильнее и сильнее; голова его подскакивала и наконец, когда он чихнул опять, оторвалась и укатилась.

– Простите, – прошептал безголовый и, опустившись на колени, стал ощупывать руками вокруг себя, ища убежавшую голову. Филипп подобрал ее и вручил владельцу, который рассыпался в изъявлениях благодарности. Но Филиппу было некогда; почувствовав себя спокойнее, он зашагал прочь. Обезглавленный вновь упустил свою голову и причитал на всю улицу. Рядом с ним остановились мышкетеры в истребителе и, разобравшись, в чем дело, забрали бедолагу вместе с головой для выяснения личности обоих.

Улицы поглотили Филиппа – прямые, извилистые, ровные, в буераках, колдобинах и трещинах, богатые, бедные, неказистые, величественные, немые. Изредка ему попадались люди; он сторонился их, они сторонились его и провожали удивленными взглядами. На огромных экранах реклама синтетической воды чередовалась с выступлениями генерала Дромадура. Филипп устал блуждать бесцельно и решил спуститься к маяку. В конце улицы, по которой он двигался, намечалось какое–то оживление. Молодой человек подошел ближе. Рота мышкетеров стояла в оцеплении; между ней и Филиппом громоздилась, ежесекундно разбухая, толпа. Филипп спросил, что произошло.

– Кальмары подняли восстание, – объявил какой–то словоохотливый зевака. – Не хотят, чтобы их ели с майонезом, требуют соус «Последний оплот».

– Да, – сказал Филипп, – это серьезно.

На передовой кальмар ругался с капитаном мышкетеров, обладателем воистину д’артаньяновских усов.

– Отойди, а то за жабры схвачу! – грозился капитан.

– Требуем соус! – кричал кальмар–смутьян.

– Соус! Соус! – взревели кальмарьи голоса. Раздались рукоплескания щупальцами.

– Ой, что сейчас будет… – сладко пропел зевака, обмирая от счастья.

– Стройсь! – рявкнул капитан. Восхищенный шепот побежал по толпе: мышкетеры сомкнули цепь.

– За–ря–жай!

Мышкет, как это вам отлично известно, заряжается бешеной мышью, обладающей мощнейшим убойным потенциалом. Мышь забирается в дуло и по сигналу «На абордаж!» с писком бросается на врага, производя опустошение в его рядах, ибо ничто на свете не может устоять перед натиском бешеной мыши.

– Последний раз предупреждаю! – начал капитан.

– Долой майонез, даешь соус! – закричало несколько голосов.

Залп грянул, но Филипп был уже далеко. Он забыл, куда двигался; в нем жило только одно желание, мучительное и неосуществимое – увидеть Аду, увидеть ту, которая его отвергла. По пути ему попадались женщины, молодые и не слишком, хорошенькие и очень хорошенькие, но ни одна из них не была ею, и их улыбки причиняли ему боль, схожую с физической. Экраны обрушивали на него потоки слов, а дромадурово солнце – свои прямые, жесткие, белые лучи. По краю дороги полз нищий в живописных лохмотьях; Филипп обогнал его и зачем–то обернулся. Нищий низко наклонил голову, и все же, несмотря на это, Филипп с удивлением узнал в нем Ромула.

– Ро…

– Тс! – прошипел «нищий». – За нами следят.

– Кто? – тоже шепотом спросил Филипп, убедившись, что улица совершенно пустынна.

– Все, – ответил Ромул. – Не мешай мне, у меня важное дело. Притворись, что подаешь нищему, а не то пиши пропало.

– Что пропало?

– Я пропал, – объяснил Ромул.

Филипп вывернул карманы.

– Вот все, что у меня есть. Ромул, дружище, как же так? Ты хотя бы позвонил мне…

– У меня все хорошо, – прошептал Лиходей, отпихивая от себя бублики. – Убери. Ты думаешь, что я скатился? Ха! Как бы не так!

– Я думал, изготовление фальшивых денег – прибыльное дело, – осторожно сказал Филипп.

– Я тоже так думал. Но деньги лучше иметь настоящие, – загадочно изрек Ромул. – Ладно, Филипп, мне пора, и помни: мы незнакомы.

– …Предоставляем слово почтенному доктору Гнусу, – заворковали экраны. Филипп сбежал вниз по улице; тут ему показалось, что у девушки, выходящей из дома, такие же ресницы, как у Ады, и он загрустил.

– Собственно, вместо меня должен был выступать доктор Пробиркин, – говорил субъект по имени Гнус, краснея и потея, – но поскольку он оказался болен…

Филипп рванул с места, чтобы не слышать. Одним махом он проскочил через несколько улиц и оказался на площади Расцвета – название, которое некоторые члены правительства считали крамольным. Крамольная площадь была заполнена толпой, а посреди ее стоял большой чан с кипятком, к которому мыши–диверсантки подтаскивали поверженных кальмаров. Капитан мышкетеров, краснея от натуги, призывал к спокойствию. Восстание, как видно, закончилось тем, что его подавили, а кальмаров сварили. Филипп обошел чан, где кипели кальмарьи страсти; некоторых бросали туда еще живыми, и они слабо трепыхались в глубине. Ком тошноты подступил к горлу Филиппа, он закрыл глаза и пожелал очутиться подальше отсюда, как можно дальше…