Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег

– Но я…

– Следующий! Мы вовсе не собираемся пугать наших клиентов до смерти. Пейте успокоительное, потом приходите. Только не слишком успокаивайтесь, хи–хи–хи…

Филипп оказался на улице. Он стоял в нерешительности, не зная, куда двигаться. Ярчайшая вспышка осветила небо, и до Филиппа донесся треск праздничного фейерверка. Он стоял, как зачарованный, и смотрел на огни, рассыпающиеся в небе. Огни погасли, и он побрел – медленно, неуклюже, то и дело натыкаясь на стены. В каком–то переулке упал и решил, что больше не сдвинется с места – настолько плохо ему было в тот миг. Но приступ прошел, и Филипп осознал, что он уже не один. Трое упитанных нищих стояли над ним, скалясь. Средний был великан, левый – великанчик, а правый – попросту карлик.

– Гляди–ка, пришелец! – хихикнул карлик, тыча в Филиппа пальцем.

– Ты забрел на нашу территорию, парень, – заявил великан. – Плати дань!

– У меня ничего нет, – прошептал Филипп, пытаясь отогнать кошмарное видение.

– Ха! Да ты, никак, подыхаешь! – изрек великанчик. – А ну, убирайся отсюда! Мы не потерпим здесь мусора, это отводит от нас других пришельцев. – Он пихнул Филиппа ногой. – Пшел!

Филипп пытался уклониться от ударов, закрывая лицо руками, но великанчик вошел в раж. Великан и карлик держались за животы.

– Значит, вы не любите мусор? – пропел гнусавый голос за их спиной.

Великанчик подскочил от удивления.

– Ну и образина! – захохотал он. – А зеленый–то, зеленый!

Вход в переулок загородила высокая атлетически сложенная плечистая фигура. На плече у нее сидело чудо–юдо, устрашающая помесь дракона с жар–птицей, но без перьев и с фосфоресцирующими глазами. Смех неожиданно умолк. Последнее, что услышал Фаэтон, прежде чем провалиться в беспамятство, были слова Человека без лица:

– Пожалуй, сейчас здесь будет очень грязно…

Когда он пришел в себя, Лаэрт и Человек без лица хлопотали вокруг него, а трех подонков и след простыл. Филипп приподнял голову.

– Лаэрт? – спросил он слабым голосом.

Вампир кивнул, холодной, влажной лапой дотронулся до его лба, взвыл и сунул лапу себе в рот.

– Ой–ой–ой! – простонал он. – Такая температура, что я обжегся!

– Филипп, – сказал Человек без лица, – Ты болен?

– Как видишь.

Лаэрт сердито засопел:

– Ты только, пожалуйста, не умирай, Филипп… Ладно? А то и так тошно.

Фаэтон улыбнулся, и при виде этой страдальческой улыбки Лаэрт зарыдал в голос, скуля и причитая. Он утомил больного и Человека без лица, который пригрозил, что отрубит вампиру голову. Только тогда Лаэрт унялся и помог перенести Филиппа в истребитель. Человек без лица сел за руль, что не мешало ему разговаривать. Он рассказал, как Лаэрт узнал его на улице и кинулся к нему, ломая руки и упрекая себя в исчезновении Филиппа. Как они вместе искали молодого человека по всему нижнему городу. Как наконец напали на его след благодаря Лаэрту, у которого оказалось поистине собачье чутье. Вампир скромно потупился: он любил, когда его хвалили.

– А как же твоя работа? – спросил Филипп.

– Я обесчещен, – вздохнул Человек без лица. – Последний клиент умер естественным образом, от эпидемии, а вовсе не от моей руки. Позор, позор!

Филипп слушал его как в полусне. Он то дремал, то пробуждался. Лоб юноши горел; молодой человек видел странные картины – зеркало, растекающееся по полу, лицо Матильды, что–то говорившей ему, и желтый шар. Филипп даже не почувствовал, что истребитель остановился. Лаэрт помог ему подняться в жилище Человека без лица. Каждый предмет, находившийся в нем, был скрытым оружием: стол мог неожиданно превратиться в огнемет, а тарелка – пустить слезоточивый газ. Лаэрт, не имевший понятия об осторожности, был тотчас обстрелян, разрезан на куски выпадающими из стены мечами и под конец попал в мышеловку. Человек без лица не без труда вызволил его оттуда, строго–настрого запретив что–либо трогать, и они занялись Филиппом.

Филипп погружался в бред. Он летел по погасшему аэробульвару, длинному, как вечность. Вокруг царила ватная, неживая тишина, и наконец он заметил, что не летит, а падает на дно бесконечной, вязкой ночи. Сверкающий фейерверк беззвучно лопнул и разорвался над головой, и белые скелеты принялись танцевать под барабанный грохот и флейтный хрип. Филипп стоял в толпе, но, сколько ни оглядывался, не мог увидеть ни одного лица. Где–то рядом с ним вспыхивали и угасали противные хихикающие голоса, и бабочки с горящими крыльями роем вились вокруг него.

– Филипп…

– Филипп…

– Это Филипп…

– Посмотри на меня, Филипп! – умолял кто–то настойчиво и нежно; он смотрел и видел чудовище.

– Мы исполняем танец живота! – кричали танцующие скелеты, и Матильда проходила, не оборачиваясь, с белым, застывшим лицом. Оркестр неистово громыхал, все инструменты в нем были живые, и толстый барабан с жирафьей шеей, на самом верху которой висел на ниточке одинокий глаз, самозабвенно лупцевал себя палочками по гулким бокам. Зеленое фортепьяно играло на Филиппе ноктюрн алыми и желтыми клавишами. Он собрался с силами – и рванулся прочь.

– Ты наш, ты наш, ты наш, – шептали, стонали, визжали голоса.

Филипп выдрался из их липких, невидимых объятий, и картинка рассыпалась. Он вновь сходил по ступеням бреда.

Он пробирался вдоль стен домов, цепляясь за них, чтобы не упасть. Улицы текли перед ним, как склизкое, скользкое месиво, и Филипп захлебывался в нем. Небо празднично полыхало.

Город.

Редкие прохожие попадались навстречу Филиппу, но, едва он обращался к ним: «Скажите…» – они пугались, шарахались и прятались в стены. Филипп и сам не знал, чего он искал; страх людей был ему непонятен. Впереди маячило желтое пятно. Подойдя, Фаэтон увидел большой воздушный шар, мягко покачивающийся на ветке. Юноша протянул руку, и шар проворно схватил ее.

– Лежи тихо, – прогнусавил чей–то голос.

Филипп послушался и лег. Вокруг пышно цвела колючая проволока. Она подползла и, обвившись вокруг тела, стала сдавливать его хрустящими кольцами. Над проволокой возникло лицо Ромула.

– Изменник! – выдохнул он.

Филипп хотел спросить, в чем, собственно, его обвиняют, но понял, что это неважно, и засмеялся. Потом легкий ветерок коснулся его лица, и он открыл глаза.

Филипп парил над городом. Ударяясь о твердые облака и обдирая руки, он пробирался к радуге. Солнце сжигало его, губы его запеклись. О, это было совсем не как наяву – полет, исполненный свободы! Как Фаэтон ни барахтался, его относило обратно, и толстые облака вновь смыкались перед ним. Он оттолкнул их: радуга была совсем близко, он хотел ступить на нее, но та вдруг растаяла.

Филипп оглянулся: облака тоже исчезли. Только солнце, как желтый шар, сияло в небе, надвигаясь на него. Он закрылся рукой, и неожиданно все исчезло.