Валерия Вербинина - Поезд на Солнечный берег

– Орландо!

Оливье обернулся.

– У цветов нет ничего общего с людьми, Филипп!

Огромный экран зажегся над его головой. На экране возникла трехмерная толпа, которая все прибывала. Голос диктора возвестил:

– Сегодня мы прощаемся с нашим Орландо Оливье.

Экс–звезда отпрянул и застонал. Толпа на экране выла и улюлюкала. Филипп, ничего не понимая, подошел ближе.

– В этот скорбный день…

– Что это? – спросил Филипп.

Орландо трясло, он стучал зубами. Филипп подхватил его и повлек за собой. Их вынесло на наземный бульвар, кишащий разношерстной толпой. Рука Орландо превратилась в зеленый лист. Филипп снял с себя ветхий плащ и закутал своего спутника. Экран грохотал высоко в небе:

– Наш Орландо… Наш дивный талант, погубленный смертоносными цветами…

– Нет, нет, – шептал цветок. – Пустите! Пустите меня! Я пойду туда, я больше не могу… Как они мучают меня! За что? Что я им сделал?

Люди оборачивались на них.

– Молчите, – шепнул Филипп, – молчите… Идите за мной. Клянусь, я не выдам вас.

– Нет, – сказал Орландо, – довольно. Бросьте меня! Я болен, Филипп. Бросьте меня и уходите. Все равно, – добавил он с горькой усмешкой, – все равно я уже мертв.

Мышкетер из дорожного патруля, паривший над толпой в своем аэромобиле, заметил Филиппа.

– Эй, вы двое там! Стоять!

– Все кончено, – горько усмехнулся Орландо.

– Нет, – возразил Филипп, – все еще только начинается.

Фаэтон знал: что бы ни случилось, он не бросит Орландо, и Орландо внезапно тоже понял это. Он низко наклонил голову, чтобы его не узнали. Машина зависла перед Филиппом.

– Кто такой? – грозно спросил мышкетер.

– Преданный слуга синьора Ляпсуса, зятя синьора Вуглускра, – сказал Филипп в порыве вдохновенной дерзости. – А это мой брат. Он, кажется, смертельно болен, и я веду его к врачу.

– Тьфу ты, пропасть! – выругался бравый мышкетер и тотчас поднялся на высоту в десять тысяч метров, дабы не подхватить ненароком смертоносную заразу.

– Он был нашей надеждой, нашей юностью, нашей весной, – продолжал разглагольствовать диктор.

Филипп выпрямился. Что–то ослепительно вспыхнуло в вышине, и ярчайшая молния ударила в экран, сопровождаемая ревом обезумевшего грома. Люди кинулись кто куда. Площадь опустела.

– Дождь, – блаженно пробормотал Орландо и затих.

Филипп бережно усадил его около стены. Струйки воды текли по лицу человека–цветка. Золотистые пряди на его голове слиплись и стали похожи на золотые лепестки. Филипп протянул к ним руку, чтобы потрогать, но передумал и сел рядом с Орландо. Дождь шелестел, и вдоль тротуаров бежали потоки воды. Филипп подтянул колени к груди и обхватил их руками. Тонкая шея Орландо дрогнула, веки медленно разлепились.

– Вам лучше? – спросил Филипп.

– Да, – сказал Орландо. – Этот дождь… Правда, я больше люблю солнце. – Он улыбнулся. – Я ведь подсолнух.

– А она? – быстро спросил Филипп. – Она тоже любит солнце?

– Не знаю, – сказал Орландо. – Наверное. Вообще–то она орхидея.

Филипп встал.

– Куда вы? – спросил Орландо ему вслед.

Филипп остановился в середине площади, лицом к востоку, и закрыл глаза. Вода струилась по его одежде, но он не чувствовал ее. Мысленно он представил себе восход солнца, как оно выскальзывает из–за горизонта, лаская лучами лицо. Он увидел гаснущие звезды и луну, тающую в небе, которое все светлеет и светлеет, из бархатно–синего становясь голубым, а затем прозрачным. Он увидел, как расходятся облака, как они отступают и образуют прекрасные картины, прежде чем раствориться в голубой вышине. И когда он представил себе все это, он открыл глаза.

Ночь ушла. Не было больше ни дождя, ни сумрака, ни смерти. Солнце сияло в небе, солнце стояло над блестящими аэробульварами, которые Филипп забыл погасить, солнце смотрело на город, и весь город смотрел на солнце, зачарованный, потрясенный. Под веками Филиппа стояло дрожащее белое марево. А он – он тоже стоял и ждал, когда оно пройдет. Но марево все не проходило, более того – в нем вырисовывалось чье–то лицо. То, о котором Филипп мечтал все эти дни. Слеза скатилась по его щеке; Ада подошла и взяла его за обе руки.

Время остановилось. Куда бы оно ни шло – вперед, назад, отмеряя четверть шестого до шести или после, – больше не имело значения. Они замерли, взявшись за руки, посреди желтой, глупой, безнадежной площади, ставшей для них площадью счастья. Ни один не нарушал молчания – слова не вмещали всего, что они чувствовали. Но глаза их сказали друг другу:

«Ты любишь меня?»

«Люблю».

«Обещай мне никогда не покидать меня».

«Я никогда тебя не покину».

– Ты обо мне думала? – спросил Филипп. – Ты знала… Прости меня.

– И ты тоже должен меня простить.

Они улыбнулись. Они засмеялись. «Ты здесь, и я здесь. Как это хорошо!» – говорили их сияющие взгляды. И Орландо, смотревший на них с грустью, закашлялся и стал глядеть на солнце.

Потом они шли рядом, и Филипп обнял Аду за плечи. Люди, испуганные появлением солнца в ночи, попрятались по домам: все были уверены, что это испытывают какое–то новое оружие.

– Знаешь, – говорил Филипп, – когда я тебя увидел там, на вечере, у меня было предчувствие…

– Какое?

– Не знаю. Просто предчувствие. Наверное, оттого, что я ждал тебя всю свою жизнь. Искал тебя, а находил других, и все они были как твои тени в мутной воде. Я не лгу. А ты? Что было с тобой?

– Со мной? Я просто жила, как вы, люди. Однажды на улице я нашла приглашение на праздник, которое кто–то потерял. А потом появился ты… Знаешь, я тогда подумала, что некоторые люди красивы, как цветы.

– Как цветы?

– Как ты.

– Значит, я красивый?

Ада остановилась, глядя на него.

– Да. Но такой… бледный. Филипп, что с тобой произошло?

– Нет, ничего особенного, – улыбнулся он. – Просто я был болен.

Ада вздрогнула и уткнулась лицом в его плечо.

– Филипп, я боюсь.

– Чего? – он осторожно гладил ее по волосам.

– Не знаю. Мне иногда бывает так страшно, Филипп.

Лицо его омрачилось.

– Ничего не бойся. Обещаю тебе, мы уедем отсюда, и все будет хорошо. Ты мне веришь?

Ада подняла на него глаза, полные слез.

– Верю.

– Хочешь, солнце зайдет? – предложил он.

– Нет, – она улыбнулась, – пусть светит.

Орландо, старясь не навязываться влюбленным, ушел вперед, но неожиданно налетел на что–то и чертыхнулся. «Что–то» зашевелилось, и Орландо в испуге отскочил.

– Филипп!!! Филипп и Ада подбежали к нему.

– Что случилось? Это был всего лишь старый, грязный нищий с черной дырой вместо глаза, весь покрытый струпьями и замотанный в жуткие обноски. Филипп лихорадочно стал шарить по карманам, выискивая мелочь.

– Граждане, подайте несчастному, у которого даже не хватает сил, чтобы петь, – проскрипел нищий ржавым, противным голосом. – Подайте несчастному, который даже не может навести на вас ствол дырокола, чтобы возбудить к себе жалость и сочувствие. – Неожиданно он умолк и вгляделся в Аду. – Какая красавица! Какая красавица! Не хочешь обнять старого кактуса? Старого больного кактуса? – Он переменил тон и сварливо спросил у Филиппа: – Ну? Где мои деньги?