Владимир Анин - Надоело

Унитаз неприятно удивил своими ржавыми разводами. Вчера он был чистенький и блестящий.

Чтобы немного оправиться от шока, Алексей решил принять душ.

В ванной его ждало новое разочарование: пропала стиральная машина, а в раковине громоздилась гора грязного белья.

— Это она нарочно! — в сердцах воскликнул Гогулин. — Мало мне неприятностей на работе, так еще любимая женушка решила масла в огонь подлить.

Он вернулся в комнату и обреченно бросил свое тело на софу. Заложив руки за голову, Алексей тупо уставился в потолок. Мысли в голове окончательно перепутались и постепенно растворились. В мозгу образовался совершеннейший вакуум, и Гогулину сразу стало легко. Так, ни о чем больше не думая, он забылся в полудреме и пролежал почти до обеда.

В прихожей противно затрещал звонок.

— А, явилась! — обрадовался Алексей. — Ну, поглядим, как она будет оправдываться.

На пороге стояла крупная женщина с довольно милым лицом. В руке она держала хозяйственную сумку. Гогулин сразу узнал в ней дворничиху. Каждое утро по дороге на работу он сталкивался с ней во дворе.

— Не ждал? — низким грудным голосом произнесла она.

— Простите, вы ко мне? — растерянно спросил Алексей.

— Гогулин, ты что, перегрелся? — Она решительно шагнула в квартиру. От нее пахло дешевым дезодорантом, прелой травой и потом. — Вроде на улице нежарко. Или ты выпил?

— Я?

— Ну, не я же. — Она прошла на кухню и стала доставать из сумки продукты. — Я тебе вот кое-что принесла. Голодный, небось?

Гогулин судорожно пытался понять, что все это значит.

— Извините меня, но… вы случайно не ошиблись? Ведь мы с вами, кажется, не знакомы.

— Что?! — вытаращила глаза дворничиха. — Это ты мне?

— Нет, ну я, конечно, помню, что вы работаете у нас дворником, но… Я даже имени вашего не знаю.

— Ах вот как? Стало быть, когда тебе плохо, так ты сразу ко мне бежишь: «Танечка, Танечка». Забыл, как третьего дня приполз, на коленях стоял? А теперь, значит, уже не нужна? Или ты себе другую нашел, кобель недобитый? — грозно басила она, наступая на него.

— Уверяю вас, вы обознались, — пытался оправдываться Алексей, пятясь, пока, наконец, не уперся спиной в холодильник. — Я никоим образом не мог приходить к вам ни третьего дня, ни четвертого, и вообще когда-либо… Я женат! — отчаянно выкрикнул он. — У меня семья.

— Женат?! — Дворничиха уперла руки в бока и сощурила глаза, отчего они превратились в две узенькие щелочки. — С каких это пор? За четыре года, что мы с тобой работаем, я чегой-то ни о какой семье не слыхала. Уж не белая ли у тебя горячка, дружочек?

— Да что вы, в конце концов, себе позволяете? Я вам сейчас докажу! — Он, наконец, взял себя в руки и решительно направился в комнату, где над софой висела их семейная фотография.

Гогулин застыл прямо посреди комнаты, потому что никакой фотографии не было. Вместо нее на стене красовался пошлый плакат с обнаженной блондинкой.

— Ерунда какая-то! — прошептал Алексей, оглянувшись на вошедшую за ним дворничиху Таню. — Я сейчас.

Он бросился в прихожую и вытащил из пиджака слегка помятый паспорт.

— Вот! — Он торжественно протянул дворничихе документ. — Можете сами убедиться.

Она неуверенно взяла паспорт и, искоса поглядывая на Гогулина, стала медленно листать страницы. Внезапный взрыв хохота, заставил Алексея вздрогнуть.

— Ну, ты меня насмешил! — утирая слезы, с трудом проговорила она и вновь залилась громким смехом.

— В чем дело? — Гогулин вырвал у нее из рук паспорт и тупо уставился на страницу с заголовком «Семейное положение». Страница была абсолютно чистая. — Этого не может быть! — воскликнул он и обессилено упал на софу.

Спустя полчаса Гогулин с безразличным выражением на лице сидел на кухне и машинально жевал бутерброды, которыми его потчевала Таня.

— Ну вот, молодец! — сказала она с удовлетворением в голосе. — А теперь иди, стели постельку, а я душик приму. Ты-то сегодня на работу опять не вышел, я одна с семи утра корячусь. Умаялась… И соскучилась!

Она подмигнула ему и скрылась в ванной.

Что было потом, Гогулин помнил смутно. Каким-то невероятным образом он очутился в постели вместе с этой здоровенной бабой. Два часа подряд она его бесцеремонно волтузила. Под конец Гогулин чувствовал себя не просто как выжатый лимон, а как трижды выжатый и потом еще засушенный лимон. Когда, после всех этих издевательств над его плотью, дворничиха Таня, отдышавшись, повернулась к нему и, изображая из себя не то искушенную любовницу, не то дикую кошку, стала игриво кусать его за ухо, он вскипел.

— Все! Довольно! Убирайся вон!

Видимо кричал он так убедительно, что Таня даже немного испугалась. Но потом резко встала и, тряся могучими грудями, прошлепала босиком в ванную.

Через пять минут она появилась в комнате, уже одетая.

— Сукин ты сын, Гогулин! Я, конечно, уйду. Но и ты ко мне в дом больше ни ногой. И, кстати, не забудь завтра утром на работу выйти. Я за тебя, козла, больше пахать не собираюсь.

Она громко хлопнула дверью, и в квартире наступила мертвая тишина. Казалось, даже звуки с улицы перестали проникать через окна.

— Чтоб я сдох! — прошептал Гогулин. — Что же такое тут твориться? Что за напасть на мою голову? Откуда все это? Нет, мне такая жизнь не нужна!

Он зарылся с головой под подушку и тихо заплакал…

— Что случилось, Иван Семенович? — Дворничиха положила метлу на скамейку и подошла к участковому милиционеру, задумчиво наблюдающему за тем, как санитары выносят из подъезда носилки, прикрытые белой простыней.

— Да вот, мужик один помер.

— Молодой?

— Да, вроде, не старый.

— Как же это его угораздило? От чего помер-то?

— А черт его знает! — пожал плечами участковый, закуривая. — Помер и все. Жить, видно, надоело…